Наплевать. Все равно и так кусок не лезет в горло.
Он сел за стол. Притянул к себе телефон и позвонил секретарше:
– Джанет, меня ни для кого нет.
– Как скажете.
Как скажете, это правильно, подумал он, набирая номер сестры в Орландо. Его родители отправились туда на Рождество, с тем чтобы остаться там до конца января; заодно немного попутешествовать, объездив близлежащие города Флориды и навестив старых друзей. Предвидя их реакцию, он пытался собраться с духом, прежде чем огорошить их новостью. Меньше всего ему хотелось, чтобы родители устроили ему разнос.
Хозяева отеля уже были в курсе всех дел. Они предупредили его, что ему же лучше будет, если бал «Стань принцессой» пройдет без сучка без задоринки и будет иметь успех. Их совсем не вдохновлял тот факт, что одна из сотрудниц отеля утонула и ее тело прибило утренней волной на пляж.
– Как ты понимаешь, это вопрос престижа, – убедительно сказали ему. – Мы хотим, чтобы у «Вайкики Вотерс» был имидж спокойного, безопасного отеля. Люди съезжаются сюда со всего мира, чтобы получать удовольствие от нашего сервиса. Кто захочет поселиться в отеле, репутация которого запятнана подобным скандалом! И где то и дело засоряются туалеты!
Трубку взяла его сестра Трейси. Уилл судорожно проглотил слюну.
– Трэйси, это Уилл, – сказал он с напускной беззаботностью. Он по возможности избегал звонить родителям, когда они гостили у сестры, а все потому, что эта бестия привыкла совать свой длинный нос не в свое дело. Она обязательно будет подслушивать; не упустит ни единого слова, и ей нисколько не помешает то, что трое ее отпрысков орут благим матом на заднем дворе.
– А, это ты, Уилл. Привет, – откликнулась Трейси. – Как там у тебя дела? Туалеты опять засорились?
– Нет, пока обошлось, – ответил он, скрипя зубами. – Вообще‑то, мне надо поговорить с мамой и папой. – Ну и семейка у меня, подумал он, это нечто.
– Здравствуй, Уилл, – весело проворковала его мать, взяв трубку в другой комнате. – Бингсли! – закричала она мужу. – Возьми трубку в спальне! Это Уилл. Уилл, ты еще здесь?
– Да, мам. – Уилл услышал тяжелое дыхание отца, подносящего трубку к уху.
– Взял, Алметта, – пробурчал он. – Привет, парнище. Как жизнь?
– Привет, пап. Трейс, ты не могла бы положить трубку? Мне нужно кое‑что обсудить с мамой и папой. Кое‑что очень личное. – Он знал, что она все равно обо всем дознается, но сейчас ему нужно было добиться, чтобы она положила трубку.
Раздался щелчок. Детские вопли разом оборвались.
– Она положила, – успокоила его Алметта. – Что там у тебя стряслось, дорогой?
– Ты помнишь то ожерелье, которое ты дала мне, когда я уезжал на Гавайи?
– Мое роскошное ракушечное ожерелье?
– Оно самое. Откуда оно у тебя?
– Сынок, – встрял отец, – ты же знаешь, что мы его купили тридцать лет назад, во время нашего отпуска на Гавайях.
– Знаю, что на Гавайях, но где именно на Гавайях? – с трудом сдерживая нетерпение, перебил его Уилл. – Где вы его купили? В магазине? Или с рук, у торговца?
– Я прекрасно помню тот день, – величественно объявила его мать. – А ты помнишь, Бингсли? В тот день мы купили детям купальные костюмчики, а потом, в аэропорту, мы увидели паренька. Он‑то и продал нам ожерелье. Ты ведь хотел подарить мне что‑то особенное, правда, милый? Но мы так ничего и не нашли. И вот, когда уже объявили посадку на самолет, я заметила ракушечное ожерелье в руках у того парнишки. Оно было просто великолепно! Я всегда любила его и очень им дорожила, и я уверена, что оно принесло мне удачу. Вот почему я отдала его тебе, Уилл, чтобы удача всегда сопутствовала тебе на Гавайях. Если уж так сложилось, что тебе пришлось уехать за тысячи миль отсюда, мне хотелось подарить тебе что‑то на память, чтобы ты, сынок, вспоминал обо мне каждый день.