– Если вы дадите мне свой плащ, я его повешу в прихожей, и он не будет нам мешать.
Расставшись с плащом, инспектор принялся осматриваться, пытаясь понять, что представляет собой дом, куда он попал, и женщина, заметив это, сказала:
– Если вы ищете доску для спиритических сеансов, то напрасно теряете время.
Она говорила мягко, но в то же время совершенно определенно, что окончательно привело Пердомо в замешательство.
– Вы нисколько не похожи на практикующего парапсихолога, – заметил он.
– Я клинический психолог, специализируюсь на детях. И только время от времени по просьбе полиции применяю свои скромные экстрасенсорные способности при расследовании преступлений. Всегда бескорыстно, потому что на жизнь я зарабатываю, занимаясь интерпретацией бессознательного у детей с проблемами.
– Каких детей? – заинтересовался инспектор. – Как в «Шестом чувстве»?
Милагрос Ордоньес спокойно восприняла иронию инспектора и ответила:
– И даже еще более странных. Давайте пройдем в мой кабинет. В гостиной мы не сможем разговаривать, потому что там моя мама после обеда смотрит сериал. Хотите кофе?
– Да, спасибо. Черный, с сахаром. И немного.
– Значит, ристретто, – уточнила Ордоньес.
Она провела его в кабинет, где было очень немного вещей: большой лакированный стол, по виду старинный, переделанный в письменный, лампа на гнущейся ножке, кресло с подголовником, кушетка психоаналитика, игрушки на полу и фотография среднего размера на стене, на которой Пердомо, как ему показалось, немедленно узнал великую создательницу детективов Агату Кристи.
– Это Мелани Кляйн, – поправила его хозяйка. – Создательница английской школы психоанализа и одна из пионеров детского психоанализа.
Она ушла готовить кофе, и Пердомо в ожидании ее возвращения сел на кушетку. Так как дверь осталась открытой, до него издалека доносились диалоги мыльной оперы, которая шла по телевизору. Ему запомнилась совершенно невероятная реплика: «Я женщина, и боролась за тебя как женщина». Пердомо с горечью подумал, что на постановку подобной чуши уходят деньги налогоплательщиков, в том числе его собственные.
Через несколько минут вошла Ордоньес с небольшим подносом, на котором стояла одна чашка.
– Я не буду. Я достаточно нервничаю из‑за детей, чтобы еще вливать в себя кофеин.
– Для чего эти игрушки? – спросил Пердомо, показывая на пол, где лежали детали «Лего», а также поезда, шарики и предметы, которые он не сумел опознать.
Ордоньес села в кресло психоаналитика, как будто собиралась начать сеанс, и объяснила:
– Детей нельзя положить на пресловутую кушетку, на которой сейчас сидите вы. Техника, которую разработала Мелани Кляйн, состоит в том, чтобы интерпретировать свободную игру ребенка.
– Понимаю. Тогда зачем вам кушетка?
– Время от времени мне приходится заниматься с кем‑то из взрослых. Я это делаю, чтобы заработать себе на пропитание, когда мало работы с детьми.
Делая первый глоток кофе, Пердомо заметил, что Ордоньес внимательно изучает его взглядом, словно дает психологическую оценку, и почувствовал себя неловко. Психолог пояснила:
– Если бы мы проводили сеанс, мне бы пришлось интерпретировать тот факт, что вы по собственной воле сели на кушетку для пациентов.
– Вы хотите, чтобы я пересел? – спросил Пердомо, простодушие которого иногда граничило с глупостью.
– Нет, оставайтесь там, где сидите. Я только попыталась понять, не значит ли, что, сев на кушетку, вы таким образом бессознательно сделали выбор.
Пердомо помедлил несколько секунд, переваривая слова психолога, а когда в конце концов понял, озабоченно спросил:
– Вы считаете, что мне нужна терапия и я выразил это невербальным способом?
– Я говорила не всерьез.