– Не морочь мне голову, Вильянуэва, я на таких вещах собаку съел!
– Я‑то тут при чем? Это Сальвадор консультировался с ней, когда следствие заходило в тупик.
– Ты хочешь сказать, что эта сеньора была вовлечена еще в какие‑то расследования? В какие же?
– Не могу тебе сказать, Сальвадор не распространялся по поводу своих отношений с ней. Он никогда не позволял никому из сотрудников УДЕВ присутствовать на своих встречах с этой сеньорой.
– Тогда откуда ты знаешь, что он обращался к ней в связи с делом Ларрасабаль?
– Потому что три дня назад у него сломалась машина, и он попросил меня отвезти его к дому ясновидящей. Но не дал мне ее увидеть. Оставил меня дожидаться его на улице, и это длилось около часа.
– У него не было с ней любовной связи?
– Не думаю. Он любил расфрантиться, когда собирался покорять кого‑нибудь, а тут был небрит и в рубашке, на которую смотреть страшно.
Пердомо заглянул в папку, которую отдал ему Вильянуэва, и вытащил еще один документ: разорванную надвое и склеенную скотчем партитуру, вложенную в пластиковый файл, чтобы не повредить отпечатков. На ней были написаны от руки следующие ноты:
– А это что?
– Это обнаружили в артистической скрипачки, когда мы туда пришли.
– Где?
– В корзине для бумаг.
– Криминалисты видели?
– Да. Там нет отпечатков жертвы, ноты написаны пастой биковской авторучки, бумага обычная.
– А ноты? Из какой вещи?
– Откуда я знаю? Мне никто об этом не говорил. Я могу идти?
– Нет. Что ты выяснил относительно смерти Сальвадора?
– До сих пор явного подозреваемого нет, хотя случай не вызывает сомнений: если скрипачку убила какая‑то исламистская группа, а тип из мастерской, подложивший бомбу Сальвадору, араб, то понятно, что с ним расправились, чтобы он не занимался расследованием.
– Эти два убийства не связаны. Я разговаривал с криминалистами, и они мне сказали, что исламский след в деле Ларрасабаль – фальшивка. Этого я тоже не обязан был тебе говорить.
– Спасибо за информацию, мы квиты. Могу идти?
– Да. Но меня беспокоит эта ясновидящая. Обычно эти шарлатаны просят, чтобы полиция предоставила им какую‑то вещь, принадлежавшую жертве. Если Сальвадор консультировался с ней по делу Ларрасабаль, боюсь, как бы у нее не осталась какая‑то улика.
– Знаешь, это довольно просто узнать. Почему бы тебе не позвонить ей?
Через минуту после того, как младший инспектор Вильянуэва вышел из кабинета, Пердомо набрал номер ясновидящей и попал на автоответчик. Он оставил сообщение, назвав свою фамилию, должность и номер телефона. Через полчаса женщина перезвонила, и они договорились встретиться у нее дома в два часа.
Милагрос Ордоньес жила в домике в пригороде Мадрида, Посуэло‑де‑Аларкон, там же она принимала посетителей. Когда открылась дверь, он увидел женщину совсем иного типа, чем ожидал, – возможно, потому что представлял себе гадалку на картах Таро, каких обычно показывают по телевизору. Ни накрашенных губ, ни цыганских серег, ни цветастой шали на плечах. Женщина была невысокого роста, лет пятидесяти, с коротко стриженными седыми волосами, подчеркивавшими тонкие черты. Завитки на висках, как у подростка, обрамляли лицо. У нее были глаза цвета меда, умело подчеркнутые макияжем. Пердомо тут же отнес ее к разряду «зрелых красавиц».
– Добрый вечер, инспектор, – сказала она с едва заметной улыбкой, которая не сходила с ее губ в течение всего разговора.