– Это взгляд человека разочарованного.
– Скорее, умудрённого. И это честный взгляд.
– А вот любопытно… – она замолчала.
– Что?
– Если бы я сейчас пришла к тебе… ты бы испытал это, как счастье?
Вот оно! Удар ниже пояса. Ахиллесову пяту распознали. В этот момент ему захотелось заглянуть в глаза тому, кто нанёс поражение. Ой, как хотелось! Однако он был лишён такой возможности. И вынужден был гадать по интонациям её голоса, считывать «ноты». А поскольку в них был немалый элемент игры, определить серьёзность её намерений, на самом деле, было почти невозможно. Требовалось мимическое подтверждение. И этот радиотеатр ему не нравился. Зато она могла беспрепятственно наблюдать за его реакцией. Он это хорошо понимал и не сразу нашёлся, потому и ляпнул в лоб:
– А ты собралась прийти?
– Я… – она замялась.
Ему показалось, что его прямой вопрос испортил ей игру, спутал карты, припёр к стенке. А сам он чего-то испугался и не стал ждать парирующего ответа. Расставил все точки над i.
– Знаешь, ты бы тоже со мной не выдержала. Женщинам с писателем, как правило, жить невмоготу.
– Я не о браке. И потом я говорю про сейчас.
Нет, не испортил, не спутал, не припёр – она продолжала играть, выпытывая некую тайну, в которой он и сам-то себе не признавался. У него в мыслях образовалась паника, но он сделал вид, что не понял, пропустил мимо ушей заигрывающий комментарий и продолжил свою мысль.
– Мало внимания. Да и с деньгами туговато. Вы, женщины, упорно принимаете это за чисто мужской эгоизм.
– А ты, конечно, думаешь иначе?
– Неважно, что я думаю…
– Мужчинам менять жён на пользу. Впрочем, как и женщинам – любовников. Бездна впечатлений. И скуки как не бывало.
Он обратил внимание на одну деталь: когда она говорила о мужчинах, употребила слово «жена», а женщины у неё обходились «любовниками». Её визуальная анонимность стала его раздражать, и ему захотелось сказать что-нибудь наперекор.
– А по-моему, шило на мыло.
Она помолчала.
– А дети у тебя есть?
– Не удосужился.
– И правильно. Плодить бедняков – глупо и неосмотрительно. Особенно в вашей забытой богом стране.
«Опять!» Внутренне он вспылил.
– Она и твоя страна, между прочим.
– Уже не моя. Двадцать пять лет она унижала меня на каждом шагу. И я от неё отвернулась.
– Что знаешь об унижении? Ты сидела в лагере? Тебя не принимали на работу? Тебя насиловали при свете дня?
– Ты привёл крайние случаи. Есть ещё и… Ладно, не будем об этом. С глаз долой, из сердца вон. Забыла.
– Понятно…
Он был готов прекратить разговор. И она это почувствовала и вовремя сменила тему.
– А у меня дочь от первого мужа. Четырнадцать лет. Назвала Мальвиной. Ей идёт. Моя маленькая баронесса до сих пор словно куколка. От богатых женихов нет отбоя.
– Но среди них, разумеется, нет места для Пьеро.
– Естественно! Бледные печальники нам ни к чему.
– Вам нужны загорелые и мускулистые насильники?
– Ого, сказанул! Нет. Нам нужны успешные в деловом отношении. Правда, ей ещё рановато ложиться в постель с мужчиной.
Он вдруг решил сострить в тон разговору. И не без ёрничества.
– Обходится пока женщинами?
Она рассмеялась заливисто, но вдруг оборвала себя, изобразила оскорблённую невинность.
– Не ожидала от тебя подобной шутки.
Ему стало почему-то стыдно.
– Прости. Вырвалось.
– Да не бери в голову. Я отношусь к этому спокойно. Нет, похоже, лесбиянство не её путь. А как твои успехи в литературе?
– Средне.
– Звучит удручающе. Чем сейчас занят?
– Пишу… роман.
– Рома-а-ан?!
Она так удивилась, словно ей сообщили о чём-то весьма неприличном, и опять рассмеялась. А он сгорбился от неловкости. Уязвлённое самолюбие прожгло грудь.
– А что?
– Да ты не обижайся. Понимаю. Тщеславие, которое ты упорно отрицаешь.
Теперь он пошёл в наступление.
– При чём тут тщеславие?!
– О, да! Ты всё такой же… Вадим, сейчас только ленивый не хочет написать гениальный роман.
– На гениальность не претендую. Вышел из этого возраста.
– Тебе так кажется. Надеюсь, не детектив?
– Ни под каким видом.
– Думаешь, осилишь? По-моему, это не совсем твоё. У тебя короткое дыхание. На рассказ хватает. На пьеску – куда ни шло. А вот на роман, не знаю…
– Посмотрим.
Он скрипнул зубами, передёрнул плечами и отключил видео. «Самодовольная баба! Баронесса с бугра!»
– Ау! Я тебя не вижу.
– Связь плохая. Отключил камеру.
– Похоже, задела за живое. Прости.
– Да нет…
– Помню, ты со мной и раньше так себя вёл. Хотел целовать, а я не давалась. Объяснялся в любви, а я убегала. А ты на следующий день дулся, но всё равно искал встречи со мной и начинал всё сначала.
– Да нет, всё нормально.
– Точно?
Сердце камнем потянуло вниз. С трудом сдерживая себя, чтобы не влепить какую-нибудь чумную фразу, за которую потом будет стыдно, он выговорил онемевшими губами:
– Конечно.
– И о чём будет твой роман? О несостоявшейся любви, где в качестве злодейки ты выведешь меня?..
Дальше продолжать не было смысла. Бросову вдруг захотелось сказать ей какую-нибудь гадость. В глазах потемнело. И он испугался собственной тени. Да что я как мальчишка, в самом деле. И чего завёлся? Нет-нет, только не это. Держи себя в рамках. Не то будешь потом жалеть об этом до конца жизни. И он отключился почти бессознательно, как автомат при коротком замыкании в электроцепи или как зажмуривается ребёнок, увидевший перед собой нечто сверхужасное – послал ей смайлик, рожицу с заклеенным крест накрест ртом, и вышел из skype. Разговор не задался. Он терпеть не мог, когда с ним разговаривали свысока. И кто! Его мгновенно затопили воспоминания о его былой любовной лихорадке, когда она выматывала его одним своим фактом существования, закованного в броню неприступности, и в то же время позволяла себе кокетничать с другими в его присутствии, словно дразнила, посмеивалась над его чувствами. Он тогда так и не понял логики её поведения. Неужели он был для неё хуже других? К тому же, сейчас она отозвалась о его литературных способностях откровенно презрительно, и это его сильно задело. Он и сам был к себе довольно суров. Тем больнее ударило негативное мнение со стороны. Тщеславием он не грешил, даже потешался над теми, кому оно служило путеводной звездой. Тут было другое. Внезапная потеря друга тринадцать лет назад, поставила перед ним один загадочный вопрос. Бросову было известно кое-что от самого Кузьмы, то, во что ему с трудом верилось, нечто загадочное, можно даже сказать, сверхъестественное. Или скажем так: непривычное для обывательского сознания. И он хотел в этом разобраться. Но при отсутствии какой-либо реальной опоры надо было подключить максимум воображения, следовало поставить себя на его место. И в связи с этим он хотел кое о чём попросить Офелию. Но, как уже говорилось, разговор не задался. Он был уязвлён не на шутку и пару дней приходил в себя, вспоминая то время, когда он унижался перед ней и даже был готов ради неё, будь на то случай, лишить себя жизни.
Через неделю Офелия позвонила сама. И на этот раз показала себя во всём блеске. Разумеется, перед этим долго работала над своей внешностью. Что было заметно и по туалету, и по слишком тщательно уложенным волосам, и по продуманному макияжу, не вызывающему, но явно имеющему место и разоблачённому, благодаря некоторым предательским штрихам, вроде перебора туши на ресницах. На высокой матово-розовой груди, как речушка в долине, поблёскивало то самое ожерелье, которое он видел на фотографии. На ушах подрагивали бриллиантовые серёжки – она умело демонстрировала их едва заметными движениями головы из стороны в сторону. А на холёных руках с тёмным маникюром, выставленных перед собой нарочитым домиком, сверкали три кольца, одно другого витиеватей. И во всём её облике была какая-то натянутость, прилизанность, некая рекламная статуарность, как у манекена. Ему показывали гламурную картинку. И он почувствовал неловкость от того, что она видит его сейчас в той же рубашке, в которой он был прошлый раз – он прочитал это по движению её глаз и последовавшему изменению мимики на лице, не явной, но обозначившейся лёгкой деформацией кожи возле губ, так возникают слабые круги на воде от движения водомерки. Поначалу он хотел отключить видео, но, заглядевшись на Офелию, замешкал, а потом это было уже не актуально. Начала она вполне миролюбиво, с вежливостью дипломата проштрафившейся стороны.