– Спасибо, что ответил на мой звонок. Наш последний разговор и мне не очень понравился. Прости. Я была чересчур… – она жеманно подбирала подходящее слово, но не успела, он перебил.
– Пустяки.
– Ладно.
С гримасой виноватости Офелия, словно оправдываясь перед ним, снова и снова комментировала содержание их предыдущего разговора. В какой-то момент Бросов утратил смысл её воркования. Он слушал Офелию, как слушают журчание ручейка в лесном овражке – течёт себе и течёт, обтекая коряги и камушки, сверкая в лучах солнца и не мешая тебе думать о своём. Он слышал лишь звучание её голоса, то понижающееся до бархатистых низов, то по-молодому звонко взлетающее в небесные пределы и рассыпающееся фейерверком на множество разноцветных звёзд, и одновременно рассматривал кокетливые движения её губ, чувственные вздувания крыльев носа и кипение зубов, таких ослепительно-белых, что казалось, их у неё во рту гораздо больше, чем положено природой, ещё немного и они выйдут из его пределов, как молоко на плите…
– Так о чём твой роман? Я бы с удовольствием почитала.
Он подумал, что у дамы столь болезненно относящейся к своей внешности вряд ли может быть здоровый интерес к чтению (к чтению именно его текстов), и ответил неопределённо:
– Он ещё не закончен. Есть всего несколько глав, написанных в разном порядке, хаотично и… слабо связанных друг с другом. С замыслом проблемы. Что-то не даётся… не могу понять…
– Неважно. Покажи, что есть. Мне в самом деле очень интересно, как ты теперь пишешь. И всё-таки, о чём твой роман?
– Я пишу о нём, Офелия.
– О ком?
– О Кузьме. Мой главный герой – поэт-импровизатор. И мне нужна твоя помощь. Я, собственно, поэтому и разыскал тебя.
Какое-то время она молчала, прикусив нижнюю губу и, осторожно касаясь пальцами причёски, рассеянно разглядывала предметы в комнате. Затем положила руки на стол и несколько расслабилась.
– Понимаю. Сколько?
Он вздрогнул, как от удара.
– Не понимаешь. Я вовсе не хотел…
– Вадим, я уже взрослая девочка. Кое-что пережила и до многого самостоятельно дошла в этой жизни. Я изменилась. А ты держишь меня за прежнюю легкомысленную дурочку?
– Я этого не говорил.
– Но подумал.
– Я тоже изменился, Офелия.
– Больше я ничем не смогу тебе помочь. И давай без комплексов. Называй сумму, и я перешлю. Без проблем.
– Спасибо, конечно. Но основная проблема не финансы.
– Напрасно так думаешь. Без денег тебя никто не напечатает. Если только ты не создашь нечто сверхгениальное. Хотя именно это может отпугнуть ещё больше. Но, зная тебя… хотя всё возможно… и потом, увы, молодость прошла… Не поздно ли начинать?
– С этим я как-нибудь сам разберусь. Мне нужны от тебя кое-какие тексты, Офелия.
Она удивлённо вскинула голову, блеснув бриллиантовыми серёжками.
– Тексты? Какие тексты?
– Я знаю, они у тебя есть. Ты ходила за Кузьмой хвостом и много записывала за ним.
– Ах, вот в чём дело! Его импровизации… Да, ходила. Да, записывала. Я не могла допустить, чтобы то, что он сочинял на ходу, улетало вместе с ветром. Я носила в сумочке плеер… я… Я не могла без него дышать. А он от меня бегал. Возможно, даже презирал.
– Это не так. Просто он чего-то боялся и ко всем относился с предубеждением.
– Боялся? Меня?
– Дело не в тебе и не в ком-то другом.
– А может быть, – в другой?
– Возможно. Но главное, что-то его не устраивало в нём самом. Что-то глодало его изнутри…
– Не рассказывай сказки! Он всегда был самовлюблённым эгоистом!
– Понятно. Давай как-нибудь в другой раз… Привет фотографу.
Он потянулся к мышке.
– Постой! Не отключайся. Обидчив, как ребёнок, честное слово! Пожалуйста, веди себя по-мужски. Говори, что нужно.
– Я же сказал… Мне нужны его импровизации. Всё, что осталось на бумаге. Я знаю, они у тебя есть. Ты мне показывала когда-то. Необходимо для романа… я хочу понять его.
– А… у тебя совсем ничего?
– Хорошо помню только «Белого кролика». Это единственное, что он часто пел. И никогда не менял. И ещё пару строк… после того, как он вернулся из деревни… «Девочка бегущая к реке/Бабочкой мелькает вдалеке…». И дальше что-то про туман или мираж… Сейчас не помню. Я записал когда-то.
– Такого у меня нет. Да, Вадим, сочувствую. С текстами возможна проблема… – Офелия изобразила многозначительную паузу, чем сразу уличила себя во лжи. – Я их сожгла.
Она отвернулась, провела пальцами чуть выше груди. Он откинулся на спинку стула, выдохнул с сожалением. И вдруг посмотрел на неё с улыбкой.
– Не верю.
Она склонила голову, уставившись в стол. Он видел её пёстро покрашенные пряди, сквозь которые посверкивали камушки на кольцах.
– Это всё, что у меня осталось от него. Никому не дам, – сказала глухо, и тут же вскинула голову, поводив ею из стороны в сторону. – А в чём, собственно, дело? Давно подмывало спросить: как он? Женился?
– Офелия…
– Нет, ничего не говори. Спроси у него. Наверняка он что-нибудь и сам вспомнит. И передай привет, если хочешь.
Она усталым движением подняла голову и молча отключилась.
Спустя неделю она позвонила снова. На этот раз в её внешности просматривалась некоторая небрежность. Словно она только что встала с постели и даже ещё не совсем проснулась – шёлковый халат едва ли не нараспашку, волосы не то чтобы всклокоченные, но наспех приглаженные руками, макияжа никакого. И на этот раз она показалась ему намного ближе.
– Я отниму у тебя всего одну минутку. Извини за мой вид… Вот что я хотела спросить… Ты за это время встречался с Кузей?
– Офелия… так ты не знаешь?
– Не знаю, что?
– Кузьмы больше нет…
Она вскрикнула высоко и нелепо, по-птичьи.
– Умер?
– Офелия…
– Говори как есть! Что с ним случилось? А что говорит его мама? Она жива?
– Жива. Вернулась тогда с работы, а его нет. Только окно было открыто. Старинный сундук – под окном. Старое зеркало рядом, треснутое. Говорит, раньше не видела. И окно нараспашку…
– Покончил с собой?
Бросов помедлил с ответом.
– Не уверен… О чём-то странном он мне рассказывал после одного своего путешествия, но я не поверил…
– Не поняла?
– Для меня это тоже загадка. И я хочу рассказать об этом в романе.
– Ты что-то не договариваешь. Ты его искал? Его вообще кто-нибудь искал? Кто-нибудь видел его живого или мёртвого?
– Я думал, он, как и раньше бывало, погуляет где-нибудь и объявится, но… столько лет прошло…
– О чём он тебе рассказывал, Вадим?
– Прочтёшь роман, узнаешь. Это, разумеется, только моя догадка. Мне самому трудно в это поверить… И тем не менее.
– Представляю, что ты пережил. Вы были неразлучны до смешного. И по истечении времени слились для меня в один образ.
– Его ты любила…
– Да-да!..
Офелия птицей снялась с места, вскинув руки и, схватившись за голову, стала ходить по комнате. Он молча и терпеливо ждал. Наконец, она вспомнила, что разговор не окончен, приблизилась к столу, не садясь.
Он увидел во весь экран прямо перед собой через полураспахнутый халат её гладкий живот с маленьким слегка приплюснутым углублением и оторопел.
Постучав пальцами по столу, она сказала коротко, деловито:
– Импровизации я тебе пришлю. Без вопросов. Всё, что у меня есть. Но с одним условием…
– С каким?
– Ты будешь присылать мне свои тексты. По мере написания. По одной главе или по несколько сразу. Как захочешь.
– Согласен.
– И ещё… Нет, всё.
Она вдруг вскрикнула, паническим жестом запахнула халат и отключилась.
В тот же день, к вечеру, он получил по электронной почте желаемую запись импровизаций Кузьмы. А через неделю послал Офелии первые пять глав своего романа-гротеска под условным названием «Девочка бегущая к реке» и начинавшегося, как известно, фразой «Февраль 201… года в Москве был скуп на снег и морозы…»
Часть II
Принцип ломехузы
Люди разумные часто бывают
ненавистны могущественным властителям.
Эразм Роттердамский2
Есть два рычага, которыми можно двигать людей:
страх и личный интерес.3
Наполеон I (Бонапарт)
Февраль 201… года в Москве был скуп на снег и морозы. Зато Германии синоптики предрекли аномальную стужу, и на этот раз их ожидания с лихвой оправдались. На Пиренеях играли в снежки. На Балканах из-за обильных снегопадов объявили режим чрезвычайной ситуации. А в Хорватии до ближайшего магазина люди могли добраться только на лошадях. Да и Новому свету не повезло. За месяц до этого Калифорнию накрыл арктический холод, а Ниагарский водопад сковало лютым морозом, и он в считанные дни превратился в гигантскую сосульку, плачущую редкими ручейками. А сибирские мужики и бабы, обливаясь пóтом, вышли на митинг с лозунгами: «Долой коррупцию!» и «Даёшь холод!» Видно, русская зима со всеми её прелестями была вывезена из России заодно с прикарманенными миллиардами и разбросана щедрой рукой по странам Европы и заокеаническому континенту…