Время художественных галерей, и время костоправов и массажисток, и время налоговых консультантов. Время, когда нация почти замирает. Единственное время, когда в монопольке нет очередей.
Идти в гору по Пильгатан для Тарна было все равно что подниматься на вершину в Альпах. Он хрипел и шипел, ноги под ним дрожали.
– Полмиллиона сигарет, – сказал я.
– Что?
Курильщиков щадить нельзя.
– Чуть в горку – и сразу результаты, – сказал я.
Тарн бросил окурок. Он даже наступил на него.
– Самое время... – пробурчал он.
– ...действовать, – перебил я.
– Нет, – сказал он, переводя дух. – Поговорить с шефом. А потом пойти и рассказать все в полиции. Пора.
Я остановился на склоне.
– Пора – кому? Это мне пора?
Тарн кивнул.
Мы стояли на узкой улице, в затишке. Солнце тут припекало. Лоб Тарна был мокрый от пота.
– Пойти в полицию – а с чем? – спросил я. – Со сплетнями из «Цум Винершницель»?
– О'кей, но в газету нам бы надо было пойти. Мы же там работаем. Когда‑то надо поговорить с руководством.
– Поговорить с руководством? – отозвался я. – В «Утренней газете»? Но, Тарн, ты все забыл! «Утренняя газета» существует не для того, чтобы улучшать эту общественную систему. «Утренняя газета» существует, чтобы ее развлекать. У «Утренней газеты» в этой системе свое место. «Утренняя газета» существует для тех, у кого власть. Они поддерживают ее, а она поддерживает их. Солнце светит на «Утреннюю газету»! Там журналистам угрожает только одна опасность: кусочек масла, что кладут им на бифштекс в столовой, может растаять.
Тарн помотал головой. Поискал в карманах сигареты. Потом хмыкнул:
– А что мы потеряем, если поедем в газету и поговорим об этом деле?
– Убийцу Юлле, – ответил я. – Его мы потеряем. И того, кто приказал ему убить. И того, кто заплатил за убийство. Их мы и потеряем. У меня нет никакого желания ехать аж в Ирландию, чтобы пристрелить человека, который заслужил наказание.
Он снова помотал головой.
– О'кей, – сказал я, – я согласен – при одном условии! Возьмем такси, и махнем в редакцию, и поговорим со всей стаей руководителей. Но условие такое: завтра в газете будет об этом статья!
Тарн громко засмеялся.
– Невозможно! Ты понятия не имеешь о журналистике. Так это не делается!
Я махнул рукой в раздражении:
– Это я‑то ничего не понимаю в журналистике? Да ведь я прошел школу «Утренней газеты»!
Тарн только крутил головой.
– Знаешь, что такое большая журналистика в наши дни? – спросил я. – Так вот, это когда миллионер, член социал‑демократической партии, использует свою личную колонку в «Утренней газете», чтобы в качестве председателя Шведского радио указать газете «Свенска дагбладет» на то, что он, будучи председателем управления экспортных кредитов, не давал фирме «Вуфорс» никаких особых льгот при поставке пушек в Индию.
Тарн выглядел подавленным.
– Ты улавливаешь суть? – спросил я. – Ее трудно улавливать, когда господа разговаривают друг с другом. Но это в наше время и есть большая журналистика.
Он взял меня за рукав и повел вверх по склону.
– Единственный способ стать в наши дни большим журналистом, – сказал я, – это стать столь же «big», как и они. Таким «big», что сможешь им угрожать. Поставим тут точку, и помогай бог тем новостям, которые должны были бы попасть в газету и помочь улучшить систему. Ведь никогда они не станут так же важны, как миллионеры социал‑демократы.
Мы медленно взбирались по склону, держа друг друга под руку.