– Вести дела – не бог весть какое искусство, – продолжал я. – Рецепт один: покупай подешевле, продавай подороже. Но дела могут запутаться, если столкнешься с такими тупыми гусаками, как ты. Людьми, которые даже не могут отличить покупателя от продавца.
В светло‑голубых глазах что‑то блеснуло.
– О, – сказал он весело, – ты, значит, хочешь что‑то у меня купить?
Я присел на одну из березовых скамеечек.
– У тебя нет ничего для продажи, – заметил я. – Единственное, что у тебя есть, это деньги, такие деньги, какие обеспечивают тебе только презрение.
Его улыбка стала еще шире.
– Я хочу знать, кто убил Юлиуса Боммера, – сказал я. – Хочу знать, почему его убили. Хочу знать, почему твоя машина смылась оттуда после убийства. И хочу знать, какое ко всему этому имеешь отношение ты.
Густав Далль взирал на меня без всякого выражения. Потом поднял четыре пальца.
– Первое: я не знаю, кто убил Юлиуса Боммера. Я не знал, что его убили. Я даже не знаю, кто он такой.
Он пригнул мизинец. Три пальца все еще торчали.
– Следовательно: я не знаю и почему его убили.
Остались два пальца.
– Я не понимаю, какое отношение к делу имеет моя машина. Ты говоришь о каком‑то «порше». У меня нет никакого «порше».
Последний палец.
– Какое я могу иметь отношение к убийству, о котором даже не слышал?
Густав Далль потянулся. Лениво переменил позу, взялся пальцами за складки брюк и заботливо поправил их перед тем, как положить ногу на ногу. От этих небольших движений по комнате волной прокатился приторный запах духов. Он вежливо улыбнулся:
– Итак, у тебя остается только один вопрос, а именно: почему я впустил тебя сюда? Почему вообще принимаю тебя? Ответ: у меня со скандалами связан неприятный опыт. Я хотел увериться, что ты не собираешься делать бизнес на каком‑нибудь скандале.
Я осторожно потрогал пальцами свое болезненно чувствительное лицо. На опухших местах вылезала щетина.
– Теперь я уверен, – прохрипел Густав Далль. – Теперь я знаю, что ты скандалами торговать не намерен.
– Расскажи про «порше», – сказал я. – Номер «DXS‑898», зарегистрирован на «Суперкарс». Ты на нем ездишь несколько недель. У меня есть снимки этой машины перед домом Юлиуса Боммера. В четверг, когда его убили.
Густав Далль пожал плечами.
– Расскажи о Гугге, – сказал я. – Почему он разъезжает в «БМВ‑750» стоимостью в полмиллиона крон и почему эта машина зарегистрирована на «Суперкарс»?
Ответом было молчание.
– Вот видишь, – сказал я, ухмыляясь. – Я не продаю скандалов. Я хочу только спросить кое о каких мелочах.
Густав Далль громко отхаркнулся.
– Ничего я не знаю ни о каком «порше», – прохрипел он наконец. – И столько же – о каком‑то Гугге на «БМВ».
Он тяжело заворочался в кресле. Вытянул ноги, положил их одна на другую, тщательно прицелился и опустил сияющие ботинки на ковер.
– Я не понимаю, чего ты добиваешься. Но честно тебя предупреждаю. Ты, по‑видимому, фотограф. Мелкий делец в отрасли, которую я считал уже мертвой. Я могу тебя уничтожить, в смысле коммерческом, профессиональном, техническом, физическом... Я могу тебя полностью сломать, если встанешь у меня на дороге. На принятие такого решения мне понадобится всего несколько секунд, а на финансирование операции уйдет столько денег, сколько я зарабатываю за несколько минут.
И тут громко захохотал Зверь. Он стоял, прислонясь к одной из светлых стенок, белозубо осклабившись из глубин черной бороды.
Я поднялся и подошел к Густаву Даллю. Пнул по его ботинку, так что ноги его разъехались. Он взвыл от неожиданности, потерял равновесие и соскользнул в недра своего кресла.