– Нет враг опасней, – Зверь наконец чуть улыбнулся, – чем богатый человек, который отчего‑то в страхе.
Я помотал головой.
– Дело не в деньгах.
– Нет враг опасней, – тут он уже не улыбался, – чем богатый народ, который стерегет свои богатства.
Очень уж глубокомысленно.
– Стережет, – поправил я его с раздражением.
– Нет враг опасней, – теперь его голос звучал мягко, – чем вор, который стерегет свою раздобычу.
– Добычу, – прошипел я. – Ладно, вот я – то самое поколение, которое обворовало тебя, твою страну и твой народ. Но я боюсь не из‑за этого.
Он скривился:
– Вы все меня обкрали. Вы все в страхе. Вы зовете меня террорист, ожидая, что я буду вам мстить.
Я перегнулся через стол и взял его за ворот:
– Кончай трепаться. Я никогда не боялся мести, что бы я ни творил в своей жизни. Так чего же я боюсь сейчас?
Девица за стойкой взирала на нас с изумлением. Зверь спокойно улыбнулся ей своей широкой белозубой улыбкой.
– Потому что у него много есть чего стеречь, и он в страхе, и это делает его опасным. А ты в страхе потому, что об этом знаешь.
Я заерзал на стуле и выдохнул:
– Зверь...
Он осторожно разжал мои пальцы, сцепленные на его воротнике.
– Больше всего людей страшит неизвестность, – сказал он. – Ты в страхе потому, что не знаешь, может ли он чинить тебе вред.
Его брови вздыбились, он улыбнулся.
– Что он может сделать? Пробовать прятать тебя в тюрьму? Там ты уже бывал. Пробовать убить тебя? Многие уже пробовали. Никому не удалось. Стараться победить тебя...
– Болтовня все это, Зверь. Ты мне ответь, ответь – почему я боюсь.
Зверь опять улыбнулся, потряс головой. Его черные глаза могли быть как камни. Но теперь они излучали тепло.
Он медленно наклонился вперед и похлопал меня по щеке:
– Это так просто.
Рука была холодная и сильная. Я прижал ее к своей пылающей щеке.
– Зверь, он может мне сделать плохо?
Он кивнул:
– Compadre, он может сделать тебе очень плохо.
Я выпустил его руку и перевел дух:
– Почему? Почему?
Зверь откинулся на спинку стула. Его глаза сузились. И он сказал:
– Потому что ты влю′блен.
Мы сидели молча, поглядывая друг на друга поверх кофейных чашек.
– Влюблён, – поправил я его автоматически.
Зверь справился с большой входной дверью за пятнадцать секунд. При входе был домофон с целой батареей кнопок. Он нажал на все сразу, притиснув их ладонями. Из динамика вырвалась какофония голосов, но Зверь всего‑то и сказал:
– Это Калле! Это Калле! Это Калле!
Замок зажужжал, и мы вошли.
Коммандитная компания «Молот» помещалась на верхнем этаже. Лифт с лязгом поднимал нас мимо мраморных площадок, высоких двойных дверей, ведущих в жилые квартиры. Адвокаты, экономисты‑консультанты, ревизоры, специалисты по рынку. Таблички с именами на дверях были крупные и безукоризненно чистые – в этом здании хватало работы целому взводу уборщиков, изо дня в день полировавших бронзу.
Лифт прошел все эти этажи, потом какую‑то шахту над ними и остановился на площадке, где была только одна дверь.
– Что теперь? – сказал Зверь.
Дверь была стальная. Ни ручек, ни звонка, ни таблички. Даже петли были потайные.
Я воздел руки кверху, изображая волшебника:
– Сезам, откройся!
Зверь засмеялся, но тут раздался негромкий голос из динамика:
– Добрый день. Чем можем быть полезны?
Тот самый аэропортовский голос.
– А, привет, – сказал я. – Это я звонил насчет трупа!
Позади нас лифт пришел в движение. Исчез в шахте.