Наконец углы его губ дрогнули, поползли к ушам. Он улыбнулся, по‑мужски и примирительно.
Улыбка его вызвала в комнате неуверенное хихиканье.
– Ты слышишь! – сказал я Тарну. – Я тут стараюсь, поднимаю уровень своего образования. А что делают эти столпы интеллекта? Смеются надо мной!
Тарн загоготал. Подмигнул мне и вышел, развевая за собой сигаретный пепел.
Шеф увидел тут и шанс для себя. Кивнул мне и медленно удалился в свой угловой кабинет. Дверь захлопнулась. Что‑что, а чувство стиля у него было. Это все знали.
Я повернулся к ближайшему ответственному за новости.
– Ну так как? – спросил я.
– Посмотрим, – ответил он. – Ясно станет ближе к обеду, на летучке.
Косяк рассеялся. Сотрудники, пофыркивая, расходились небольшими группами к рабочим местам. Обсуждать было что, пищи для сплетен на целый день хватит. Поединок внештатника с шефом, крупное столкновение. Пикантные подробности и рассказы в столовой и кафе.
А я все еще не понимал, что произошло.
Зверь был прав. Una sociedad en reposo. Это было общество, которое решило отдохнуть.
Тарн совершил неслыханное: пошел со мной в столовку.
«Утренняя газета» похожа на все другие шведские предприятия. И в столовой как раз и проявляются различия между людьми. Там, между столами, проходят границы между классами и кастами, между комбинезонами и галстуками, между социальной принадлежностью и уровнями зарплаты. Шкала в каждом случае тщательно проработана и размещение за столами определено до тонкостей.
Самый трудный урок для новичка – это научиться, где надо сидеть, когда ты ешь.
Временные фотографы обычно сидят с водителями репортерских машин и с вахтерами. Иногда подойдет кто‑нибудь из сотрудников редакции новостей или ответственных секретарей – наклонится, чтобы передать срочное поручение. Но никогда не присядет. Его клан маленьких начальников сидит за другим столом.
А теперь Тарн, состоящий в штате, ветеран еще с тех великих времен, когда редакция размещалась в районе Клары, репортер первого класса из отдела уголовной хроники, пришел в столовую с внештатным фотографом. Это было более чем нарушение этикета. Это был крах всех и всяческих установлений.
Отдел культуры недоуменно поднял брови, когда Тарн и я проследовали мимо, направляясь к концу очереди. Его сотрудники только что явились сюда после очередного вдохновляющего совещания. Теперь они дружно, как в колхозе, откушали, встали и промаршировали на новое захватывающее послеобеденное заседание, за которым должно последовать коллективное распитие кофе. А ведь это именно им сам Бог велел знать, что происходит в Швеции.
Отдел театральной жизни чуть не задохнулся, когда увидел нас. Уж он‑то профессионально разбирался в нарушениях действующих обычаев и в новых веяних. Что‑то тут не так, что‑то это означает? Тарна знали все, а что это за фигуру он с собой тащит??
Косяк полуначальников внимательно наблюдал за нами. Старый противный Тарн и этот вот немолодой фотограф‑внештатник – нехорошая комбинация. Незапрограммированная.
А в самом конце, за столиком у окна, сидел Тони Берг с девицей из отдела объявлений. Она беседовала с ним, улыбалась и кокетливо потряхивала головой. Он ее не видел и не слышал. Он удивленно, не дожевав свой кусок, уставился на нас.
Только отдел передовых статей сохранял невозмутимость. Никто не поднимал взгляда, никто не видел ничего необычного, никто не делал никаких выводов.
Все же прочие глаза в столовой были устремлены на нас, пока мы стояли в очереди у заправочной станции. Тарн угрюмо огляделся и подтолкнул меня к столу за колонной. Там было полутемно.
Судя по кривым улыбкам за многими столами, там уже пришли к определенным заключениям. Все же знали, что представляет собой Тарн, особенно по утрам в понедельник. Когда от него разит вчерашним перегаром и когда он пристает с просьбой одолжить ему денег.