У него есть все признаки маленького города: деревянные постройки – дома, перелески – парки, даже железная дорога функционирует. И все это на кружевной скатерти, сплетенной из кривых улочек.
Но у него нет согревающего очарования маленького города: людей, которые знают друг друга, людей, которые здороваются через изгороди, людей, которые шутят друг с другом в магазинах, и людей, которые сплетничают друг о друге на улицах.
Сальтшёбаден – это маленький город, населенный чужаками.
Найти Адмиральскую улицу оказалось не так‑то просто. Это узкая полоска асфальта, которая карабкается к вершине холма на берегу моря, рядом с Обсерваторией. А потом сползает вниз, к сквозной магистрали, но там она уже понижена в звании до Капитанской.
Район шикарный. Шикарный не так, как хвастливая застройка нуворишей, а по‑старинному, в добротном самоуглубленном стиле. То и дело встречаются вычурные, а то и смахивающие на молельни строения, разбросанные по участкам, которые постепенно ужимаются – ведь дробить и продавать их так выгодно. Старые виллы, возведенные людьми, у которых были и деньги, и связи в узком кругу коммунальных властей городка. Видно невооруженным глазом: строили как хотели.
Я медленно ехал по Адмиральской. Встать где‑нибудь нельзя – слишком узко. Все места для стоянок тщательно обозначены табличками «Частное». На одном из них стояла белая машина «порше». Из дома рядом вырывалась музыка диско, да так, что стекла дрожали. Жильцы явно хотели, чтобы на них обращали внимание, а больше выделиться было нечем.
Мы проползли мимо номера 48. Двухэтажная вилла, в том же индивидуальном стиле, как и все другие вокруг. Уже от вида крыши у неподготовленного посетителя могла отвиснуть челюсть.
Она (крыша) была изломана как минимум на шесть плоскостей разного уровня, простираясь над большими балконами и узкими карнизами, выставляя напоказ смоленые коньки, из‑под которых спускалась блестящая красная черепица. Все это подпиралось высокими побеленными фасадами из шпунтованной доски, с большими окнами в красных наличниках с прорезными звездами.
Зверь сидел возле меня и улыбался.
– Magnifico.
Судя по голосу, впечатление было сильное.
– Либо это половинка какого‑то карельского железнодорожного вокзала, – заявил я, – либо это швейцарские часы с кукушкой, на которые напала слоновая болезнь.
Номер 48. Нигде не написано, кто тут обитает. Табличка на почтовом ящике у калитки сообщала только адрес. Да и внешне эта табличка выглядела хвастливо‑скромной.
Мы проследовали до магистрали и нашли местечко для стоянки перед больницей. Я прихватил распечатки со списками и вылез из машины.
– Подожди здесь, – сказал я Зверю. – Если не вернусь через час, позвони в похоронное бюро.
Я вскарабкался по склону до почтового ящика номер 48. Обычная картина для Швеции. Никаких указаний, куда идти дальше. Кончается это обычно тем, что вваливаешься через открытую дверь кухни и орешь: «Есть тут кто‑нибудь?» Я открыл низкую скрипучую калитку и ступил на хрусткую щебенку дорожки.
Этого было достаточно. Громадная овчарка пересекла газон и остановилась передо мной. Дрессированная – застыла в метре от меня, оскалив зубы. Глухо рычала и повизгивала, но не лаяла.
Я стоял неподвижно. Более неподвижно, чем Карл XII стоял последние лет пятьдесят.
Боковая дверь отворилась, на ступеньках появилась какая‑то женщина. Бледное лицо, копна седых волос, белый лабораторный халат, скрывавший худую фигуру. Она взглянула на собаку, потом на меня и улыбнулась.
– Убери чертова пса, – сказал я.
Ей это доставило еще большее удовольствие. Овчарка тявкнула.
– Рюббе, на место! – прозвучал властный мужской голос. Пес поджал хвост. Улегся на землю и взглядом попросил у меня прощения.
– Рюббе, черт ты этакий, – сказал я как можно ласковей.