– Позвони в справочную автоинспекции.
– Полдня висеть на телефоне.
– Позвони в справочную Висбю или Лулео.
– А кроме того, сегодня воскресенье, – добавил я.
Тарн протянул руку и погасил сигарету. Потом встал и направился к компьютеру.
– Какой номер‑то у машины?
Номер я помнил:
– «МГА‑701».
Клавиши защелкали. Тарн взглянул на меня с неожиданным интересом:
– «БМВ‑750» с мотором «У‑12». Оборудован для инвалидов, имеет ряд льгот. Владелец – фирма «Суперкарс» на Эстермальме. А «Суперкарс» принадлежит «Молоту», то есть Густаву Даллю.
Единственное, что оказалось мне известным, было имя – Густав Далль. Финансист из рода мультимиллионеров. Завсегдатай ипподромов. В налоговой декларации всегда ноль доходов. Любитель ходить под парусом. Собирает произведения искусства. Меценат, хотя кто знает, что это означает. Когда клуб фотографов попросил его помочь с выставкой фотоновостей, он не захотел ни с кем встречаться.
Тарн ухмыльнулся:
– «Молот» – это его компания по вложениям капитала. «Сентинел» в прошлом году был куплен именно «Молотом». Но какое отношение имеет «БМВ» с мотором «У‑12» к отставленному от дел директору «Сентинела»? – Он подошел к своему пиджаку и выудил новую сигарету. – Тебе с этим ни за что не справиться, – сказал он, чиркая спичкой.
– Наверное, – сказал я и вышел.
В комнате фотографов я набрал номер.
– Зверь? Поехали, прокатимся. Я за тобой заеду – прямо сейчас.
Стокгольм – это уже не самый большой в мире маленький город.
– Подумать только, когда я был мальчишкой, Баркарбю было дремучей провинцией. Мы с братом добирались сюда, чтобы посмотреть, как стартуют и садятся «лансены».А как‑то в воскресенье мы с матерью поехали в Бромму, в те времена это был настоящий семейный пикник. И еще ездили автобусом в Скарпнэк, поглазеть на планеры.
Зверь кивал без особого интереса. Он жил на аллее Тенета, в доме, где коридоры вынесены наружу, двери всегда поломаны, соседи целый день пьяны, а во дворе пристают к прохожим хулиганы.
– А теперь Стокгольм всего лишь гроздь «административных зон», – сказал я. – Какие‑то из них содержатся плохо, другие богаты, третьи – просто идиллия, но все они запечатаны, заперты, огорожены торжествующим символом шведской культуры – патентованным забором.
Нигде более не оставляют открытыми двери в подвальные мастерские или мелкие предприятия. Нигде на улицах не выстраиваются очереди из кучеров на погрузку газет или бочек с пивом.
Лишь в Старом городе и лишь на двух‑трех улицах еще можно заметить, что люди живые, услышать музыку из открытых окон, ощутить чад из кухонь и давку – отнюдь не возле магазинных прилавков.
– Где ты вырос? – брюзгливо спросил я молчавшего Зверя.
– La pampa.
Ага. Понятно.
Мы свернули на магистраль Эссингеледен, скорость резко подскочила.
– А что ты думаешь о Стокгольме? – раздраженно прокричал я.
Улыбка – просто сияние.
– Друж‑жище. Все так чисто и в таком порядке. Так красиво и хорошо устроено. Вам не надо... таких, кто идет впереди! Они все ушли на досрочную пенсию.
Он гоготнул и был вынужден продолжать по‑испански.
– Este, – сказал он, улыбаясь и потряхивая головой, – es una sociedad en reposo.
Это, мол, общество, которое отдыхает.
Сальтшёбаден считает себя маленьким городом в предместьях Большого Стокгольма.
У него есть все признаки маленького города: деревянные постройки – дома, перелески – парки, даже железная дорога функционирует.