Я открыл ее ногой и проблеял еще раз:
– Юлле!
Снаружи лаяла собака, а так все было тихо. Кто‑то завел мотор машины и стартовал... или проехал мимо? Юлле утром позавтракал, но это было уже давно – масло на столе совсем размякло.
Я прошел прямо через кухню и открыл дверь – за домом должен быть гараж...
Там Юлле и висел.
Особенно мне запомнилось то, что он был еще теплый и что я жутко суетился.
Три или четыре раза я вскакивал на стул, бегал в кухню за ножом, перепиливал веревку за его ухом, а лицо у него было желтое и синее, весь язык вылез наружу и совсем почернел. Я положил его на пол на живот и стал делать искусственное дыхание.
Меня чуть не вырвало, потому что он был мокрый – обмочился, и руки у меня и одежда стали влажными. Но я лихорадочно делал искусственное дыхание и все время думал: «Может, он умрет, если я не буду продолжать, может, умрет, если я не вызову «скорую помощь»... а чтоб позвонить, надо секунд тридцать...»
Наконец я кинулся в кухню, телефона там нет, дальше в комнату – ага, аппарат на стене.
Я прямо набрал номер Тарна, он тут же ответил, и я заорал:
– Юлле повесился, давай сюда «скорую» и полицию, он вроде еще живой, понял?
Тарн ответил хладнокровно и собранно:
– «Скорую» и полицию, будет cде...
Не дав ему закончить, я стал орать про искусственное дыхание, и бросил трубку и побежал в гараж, к еще мягкому телу.
Никогда в жизни я не думал, что делать искусственное дыхание – такая тяжелая работа. С меня пот лил ручьями, когда послышалась полицейская сирена. Силы мои были на исходе. Я закричал:
– Сюда! Сюда!
Они вошли через кухню. Двое полицейских: один высокий, здоровый парень и довольно хрупкая девушка.
– Здесь он висел, – сказал я, тяжело дыша. – Помогите, черт дери.
Девушка опустилась на колени и стала нащупывать пульс на шее Юлле.
– Похоже, уже не поможешь, – сказала она.
– Не болтай ерунды! – заорал я. – Надо делать искусственное дыхание, пока врач не скажет чего другого. Помоги мне.
Высокий кивнул. Он расстегнул пояс и похлопал меня по спине. Я отвалился и остался лежать на полу. Он сел на корточки над телом, положил на спину Юлле две свои здоровые лапищи и стал продолжать то, что делал я.
Желто‑синее лицо Юлле было повернуто в мою сторону, и глаза у него были уже мертвые, а от меня воняло его мочой, и мне было тошно на него смотреть.
Я поднялся на колени, потом на ноги и, чуть не падая, ввалился в кухню. Там врубил кран на полную струю и вымыл лицо и шею, изо всех сил стараясь, чтобы меня не вырвало, и вдруг вспомнил про свою фотокамеру. Пошел опять в гараж, слава богу, лежит на полу. Я сделал несколько снимков здоровилы полицейского, который трудился над вялым телом.
И тут мне стало невмоготу возиться со всем этим. Я повесил камеру на шею и вышел в гостиную. Чтобы не плюхаться на хорошую мебель в грязной и мокрой одежде, я приоткрыл какую‑то дверь – может, там ванная?
Это была спальня. Темные гардины спущены. Широкая неприбранная постель, кучи газет с обеих сторон на полу. В углу мерцал экран включенного компьютера. Перед ним удобное кресло. Тут же стоячая вешалка для одежды, перегруженная донельзя. На ночном столике большая рюмка с коньяком.
Все говорило о том, что здесь жил одинокий мужчина.
Я распахнул дверь и подошел к компьютеру. Он был водружен на старый хилый стол, кругом – кучи дискет, книг, журналов. Я тяжело оперся о стол и стал читать текст, светившийся на экране. Вот что там было:
мИЛЫЙ мОЙ,
я БОЛЬШЕ НЕ МоГУ. я ВСЕ ОБДУМАЛ,
И ВЫХОДИТ, ЧТО И ПЫТАТЬСЯ НЕ НАДО.
тЫ ДОЛЖЕН ПОНЯТЬ. нЕ ДУМАЙ ОБО МНЕ ПЛОХО.
ПРОЩАЙ. юЛИУС.
Я потряс головой и выпрямился.