– Все это я ощутил на своей собственной шкуре. У меня очень много гастролей, я имею в виду гастроли с театром МХАТ, и восприятие одного и того же материала в разных городах различное. Но, слава богу, оно всегда и везде искреннее. В этом смысле, может быть, в Питере самый взыскательный и строгий зритель – всегда считалось и считается сейчас, что удивить чем-то, а уж тем более покорить Петербург театральный очень сложно. Всегда на проверку туда выезжают сомнительно-звонкие спектакли из столицы нашей Родины и – либо с треском проваливаются, либо получают путевку в жизнь. А вот что касается непосредственно моей истории образования в восьми абсолютно непохожих друг на друга городах детских студий творческого развития… Наверное, это и есть попытка при любой ментальности и любых обстоятельствах в жизни страны или какого-то отдельного города создать некий островок людей, которые разговаривают на одном языке. На языке полета души, назовем это так. Пускай это небольшая часть молодежи, живущая в этих восьми городах, но она уже есть, и я с ней общаюсь. И к этому островку кто-то быстрее, кто-то с опозданием, но, так или иначе, подтягивается. И слава богу, что все это происходит.
– Желающих заниматься в ваших студиях, это очевидно, огромное количество…
– К сожалению, я не могу всех научить тому, что умею. Те ребята, которые учатся в 49-й уфимской школе, – им повезло. Но в жизни так бывает. Это такой закон удачи – есть везунчики, а есть те, кому не везет. И, опять же, есть дети, которые смогли преодолеть определенный этап, первый, затем второй год обучения, и остались. А есть такие, которые из лени или других каких-то соображений свой шанс профукали. Но они пошли своей дорогой, ничего страшного – у каждого свой путь. Этой осенью, я надеюсь, если у нас все получится, мы откроем в Уфе городскую студию творческого развития. И, опять же, она не сможет вместить всех желающих, но, мне кажется, что от нее будет большая польза городу и тому делу, которое мы делаем.
– Актерскую студию?
– Актерские дисциплины, прежде всего, помогают выявить у детей новые грани их личности, дают им новые возможности для развития. И, не делая из них актеров, мы пытаемся сделать свободных, умных, обаятельных, думающих людей.
– Разве можно этому научить?
– Да, и поэтому из стен нашей школы выходят в жизнь люди не шаблонные. Проходя все этапы обучения в студии, ребята понимают, что актерство – это не просто «красивая» жизнь. Это работа, это труд. А с тех, кто приходит к нам в розовых очках, – мы эти очки снимаем. Кто-то проходит этот путь и идет дальше по жизни с тем багажом знаний и умений, который они приобрели в школе, семье и студии. Ну а те, у кого не пропало желание идти по нашей нелегкой, и далеко не всегда красной дорожке, наоборот, закаляются и уже четко представляют себе, чему будет посвящена их жизнь в течение 4 – 5 лет обучения в театральных вузах.
…и умение плавать
– Ни в коей мере не хочу оспорить вашу позицию, Константин Юрьевич, но не задать этот вопрос не могу. Надо ли создавать какие-то особые условия для талантливых детей? Талант всегда пробьет себе дорогу. Взять, к примеру, вашу собственную творческую биографию – ведь никто вам не помогал. Это, знаете, как плавать научиться – кинули тебя в воду, и, если ты поплыл, то молодец. Ну а если не поплыл…
– Я вам все сейчас объясню. Не думаю, что большинство из нас, но каждый второй именно так учится плавать. Но даже если кого-то, не умеющего плавать, бросают с лодки, а он начнет тонуть – вы же его спасете? И здесь то же самое. Надо или не надо, это уже другое дело. Я хочу подчеркнуть, что это все бесплатно для детей, что это социальный проект. Это дополнительное образование, воспитание. А надо или не надо воспитывать людей, которые через несколько лет придут в нашу жизнь как профессионалы? Я думаю, что надо.
– А вас часто из лодки выбрасывали?
– Хватало.
– Спасал кто-нибудь или сами выплывали?
– Если буквально, то физически один раз спасли. А если образно… Да, выбрасывали часто, но у меня были хорошие учителя, и не только в театре, но и по жизни, благодаря которым, как мне кажется, я если не научился плавать окончательно, то какое-то время на воде все равно продержусь.
– Предлагаю перейти от метафор к более конкретным вещам.
– Нет ничего более конкретного, чем метафора.
Не нужно повторяться
– И все же. Готовясь к роли, входя в нее, вы ведь не только сценарий читаете, но и биографию своего персонажа? Взять того же адмирала Колчака – вы очень органично смотрелись в этой роли на экране.
– Знаете, если бы я вошел в роль Колчака, то, наверное, сошел бы с ума. Сыграть человека, который в 22 года страдал ревматизмом, – это можно попробовать на уровне собственной физики и пластики, но сыграть человека, который знал восемь языков и мыслил соответственно – это уже сложнее. Работая над Колчаком, мы сделали такой обобщающий образ офицера, который отвечает за все слова, что произносит. Если он говорит «люблю», значит, действительно любит. Если говорит «да», значит – да, «нет», значит – нет. Это было сложно потому, что в нашей жизни, в наше время, мы привыкли слово «да» понимать как «нет», а слово «нет» понимать как «да». Мы привыкли бросаться словами «любовь» и «смерть». А такое слово, как «Отечество», вообще исчезло из нашей речи. И вот если получается сказать эти слова, если они остаются в памяти зрителя, то значит, нам хоть что-то удалось.
– Мне кажется, что вы не очень дорожите своим адмиралом?
– Мне нравятся неожиданные предложения, которых у меня в жизни еще не было. Мне нравится справляться или не справляться, и если конкретно вам запомнился этот персонаж, это не означает, что я всю жизнь должен ходить в образе адмирала. Да ведь люди тогда скажут, что я сумасшедший. Я горжусь тем, что попробовал себя в этой роли, мне очень приятно, что эта работа запомнилась лично вам, но – такова моя профессия. Я сыграл, отложил и пошел дальше. Я хочу делать то, чего у меня еще не было, и при этом, желательно, не повторяться. Вот и все.
– А чего у вас еще не было? Журналистом вы были, писателем были, даже пиарщиком были. Что дальше, чего вам хочется?
– Если бы мы в фильме «В движении» сосредоточились на профессии «журналистика», тогда бы сняли немного другой фильм, а мы все-таки снимали историю человека. Если бы мы снимали историю профессии, то я уверяю вас, что вы, как зритель, очень быстро это поняли бы. Но я, разговаривая с режиссерами, еще в самом начале пути всегда пытаюсь договориться, о чем конкретно мы делаем фильм. Либо это техническая какая-то вещь, либо, все-таки, это изучение души. Меня же не учили водолазной профессии, меня не учили быть летчиком-истребителем, меня не учили управлять кораблем. Но, так или иначе, я, конечно же, всегда смотрю, как себя ведут эти люди, что конкретно они делают. Но углубляться и изучать какую-либо профессию не входит в мои планы, в противном случае на это уйдет вся моя остальная жизнь. А чего я жду? Я не сижу и не гадаю на ромашке, а занимаюсь какими-то своими текущими вопросами, которые планирую на год вперед.
– А какие у актера Хабенского есть интересы в жизни? Чисто человеческие – какое радио слушаете, какие газеты читаете, какие ТВ-каналы смотрите?
– Радио – по настроению, к газетам отношусь спокойно, иногда заглядываю в какие-то кино– или театральные рецензии, но всегда отталкиваюсь от того, кто их пишет. Сегодня очень много людей, которые считают себя знатоками нашей профессии, но они оценивают нашу работу через призму того, как сами воспринимают мир. И такого самолюбования, к сожалению, большинство. Много людей просто некультурных, которые считают себя журналистами, которые считают, что имеют право критиковать других, при этом сами из себя ничего не представляют, являясь лишь тусовочным материалом на модных вечеринках, на модных показах или на модных премьерах. Только избранные люди – их единицы – которые честно, а иногда и жестко, но занимаются критикой того, что мы делаем. Вот на этих людей я обращаю внимание и стараюсь слушать их замечания. Тем не менее в наших творческих студиях существует такая форма общения, как газета – каждая студия раз в квартал делает свою газету, знакомит читателя со своей жизнью, работой. Потому что бумажная газета – это такая тактильная вещь, ее можно потрогать, ее можно сохранить, ее можно погладить, в отличие от интернета. Часть тиража остается в студии, а часть разлетается по семи городам, по остальным студиям. Мне кажется, что это очень правильная вещь, и она опять же настроена на творчество, на фантазию.