Всё зависит от мастерства
– Приступая к работе, к любой работе, не обязательно к роли в театре или в кино, вы программируете для себя какие-нибудь результаты? Вот фестиваль «Оперение» – чего вы от него ждете?
– Я всегда жду каких-то внутренних побед и открытий. Какого-то внутреннего щелчка, когда я понимаю, что сам перешагнул очередную маленькую ступеньку, сам стал чуть-чуть лучше и сильнее, справился с той или иной творческой проблемой, которая, на мой взгляд, когда-то не была решена, а сейчас решилась. Глядя сегодня на детей, на их выступление, на их фантазию, я все это для себя записываю. И, не побоюсь этих слов, счастлив и горд оттого, что мы затеяли всю эту историю три года назад и что она сейчас дает такие потрясающие результаты. Приезжают мои коллеги, гости, которые никогда не видели, а только слышали, чем мы тут занимаемся, и разводят руками и говорят: «Ах! Ох! Что же это такое!». А я горд и счастлив оттого, что наши дети переходят на очередной уровень.
– А если бы вы не услышали эти «ох» да «ах»?
– Надеюсь, что у меня пока не сбит творческий прицел и прислушиваюсь, прежде всего, к внутренним ощущениям. Да и коллег своих я зову не для того, чтобы выслушать их мнение, а для того, чтобы поделиться с ними своей радостью. Наши дети – это космос. Они могут ошибаться, идти в неправильную сторону, но они уже научены тому, как следует воспринимать похвалу или строгие замечания. Более того, они готовы исправляться, так как видят, что их ровесники из других городов добиваются лучших результатов.
– Существует ли обратный процесс, когда не дети от вас, а вы от детей берете что-то для себя, для своего дальнейшего развития?
– Конечно. Это взаимная подпитка, такое кислородное обогащение друг друга.
– Константин Юрьевич, возникают ли у вас такие ситуации, когда хочется сказать: «Все! Не могу больше! Не хочу! Не пойду сегодня на сцену!»
– «Не хочу, не могу, не пойду сегодня на сцену!» бывает практически всегда, и не у меня одного, потому что сама по себе профессия, особенно для тех актеров, кто занят еще чем-то помимо театра и кино, связана с большими физическими и нервными перегрузками, нехваткой сна. Тогда, конечно, и мне, и моим коллегам идти на сцену совершенно не хочется. Но встаешь и идешь работать, а затем или подключается к тебе какое-то откровение, кто-то из космоса, или не подключается. Если не подключилось – на морально-волевых, на технике, на памяти текста заканчиваешь спектакль. Такая работа.
– Публика всего этого не замечает?
– Это зависит от того, какой уровень мастерства у актера.
– А как вы можете оценить свой уровень, может ли зритель заметить, что сегодня Хабенский не в форме или не в настроении?
– Вполне может.
– И были такие случаи?
– Были.
– А что держит вас в тонусе? Спорт, хорошая литература, алкоголь, наркотики – что приводит вас в чувство?
– Моя работа приводит меня в чувство, моя работа не дает мне ни «сторчаться», ни спиться, хотя соблазнов очень много. Я просто знаю, что не могу себе позволить пьяным выходить на сцену, не могу себе позволить еще каких-то неуважительных вещей по отношению к зрителю и к коллегам. Бывают срывы, они у всех бывают, к сожалению, мы же живые люди. Но все-таки моя работа не позволяет мне много чего нехорошего делать. А спорт… Моя работа – тот же спорт. Далеко не всякий спортсмен выдержит такое количество дублей, такую душевную и физическую нагрузку одновременно. Иногда после съемочного дня сил нет, чтобы просто стоять на ногах. Это не от того, что я ленивый или устал, а потому, что были задействованы те мышцы, которые в обычной жизни мы не задействуем. Потому что был гололед, потому что была необычная одежда, потому что нужно было делать пробежки в непонятной траектории. На съемках мы мобилизуемся, на спектаклях мы мобилизуемся – все это тоже своеобразный спорт.
Главное – уйти вовремя
– Ваши герои зачастую – само олицетворение справедливости. А вот лично для вас – не как для актера, не как для педагога – как для человека, что такое справедливость?
– В этом мире необходимо очень многое переделать. Но, наверное, я не смогу вам ответить одним словом на этот вопрос. Я часто думаю о справедливости нашего отношения к старикам, к природе, к детям. Здесь действительно много чего нужно переделывать и переосмысливать.
– А отношение власти к людям? Взять любой, к примеру – антитабачный закон, разве он справедливый? Вы – курящий человек, как к подобным законам относитесь?
– Вы меня в политику хотите втянуть?
– Нет, просто скажите – это справедливо?
– Справедливость у каждого человека своя. Есть какие-то общие ценности и, вроде бы они, тьфу-тьфу-тьфу, поддерживаются большей частью нашего общества. Дальше уже идут нюансы. Курящий человек всегда найдет место, где ему покурить. Другое дело, что это будет преломление его прав. Но некурящий человек, наконец-то, вздохнет и скажет что может посидеть в кафе – где прохладно и свежо и где нет этого запаха. И это его справедливость. Знаете, в актерской профессии нужно уметь занимать сторону оппонента, чтобы понять его ход мыслей. И, может быть, когда выйдет это интервью, я уже брошу курить.
– Здесь действительно каждый человек имеет право выбора. Кстати, когда к вам поступают предложения сыграть ту или иную роль, по какому критерию вы их оцениваете и выбираете – играть или не играть? Бывает, что отказываетесь?
– Я много от чего отказывался. Не из-за занятости, нет, просто не лежала душа.
– Не жалели потом?
– Я могу сказать от чего я отказался и потом пожалел. Вот, например, «Доктор Живаго», сериал, который Александр Прошкин снял для телевидения. Я тогда не понял его идею, видимо, был очень уставший, физически измотан огромным количеством съемок и театральных гастролей. Не услышал режиссера и отказался. А через некоторое время действительно пожалел об этом. Но потом я нашел возможность поработать со старшим Прошкиным, поучиться у него и хоть как-то наверстал упущенное.
– Возникало ли у вас желание бросить все и уйти из профессии?
– Миша Ефремов в прошлом году на подобный вопрос – его дети спросили на мастер-классах, мол, кем бы вы хотели быть, если не актером, – ответил, что золотодобытчиком.
– Я о другом спрашиваю, Константин Юрьевич. Допустим, выжал актер из себя все, и новые, да и старые, роли уже физически не может играть.
– У любого актера есть свой забег, у кого-то это год, у кого-то – пять лет, у кого-то – десять, а кто-то до конца жизни остается интересен себе и окружающим. У каждого – свой забег. Только нужно набраться смелости и сказать себе: «Все, мой забег закончился. Отойду в сторону, дам лыжню другим и подумаю, чем дальше заниматься». Теоретически ответить на этот вопрос я не могу, а практически могу ответить только так. Пока это тебя будоражит, волнует кровь, холодеют ноги, пока ты ищешь ответы на какие-то вопросы, эта профессия будет жива, и ты будешь этим заниматься. Но как только это наскучит и станет неинтересным, нужно найти в себе силы и сказать самому себе – все. Мне пока интересно. Это занимает кучу времени, сил, перелетов, ненужных общений, но это тот кусок моей жизни, который посвящен открытиям, полету фантазии, ковырянию в душе – не только в своей, но и в зрительской. Пока все это есть, я буду заниматься тем, чем занимаюсь.
Житие её
И в радости, и в горести у Татьяны Осинцевой одна забота – дети
Татьяна с мужем // Фото Раифа БАДЫКОВА
О чем мечтает современная молодежь? Об айфонах и айпадах. О дешевой ипотеке и учебе за границей. Барышни на выданье грезят о состоятельном женихе, тоже желательно из дальнего зарубежья.
Их метросексульные сверстники, олицетворяющие ныне сильную половину человечества, – об акциях Газпрома и справке с железобетонными аргументами, позволяющими отмазаться от армии. И те и другие прекрасно понимают, что означает понятие «социальный лифт». Вот и толпятся они у створок этого полумифического подъемного механизма, чтобы первыми успеть нажать кнопочку самого верхнего этажа. При этом особым шиком считается не просто умчаться ввысь, но и задорно помахать ручкой не уместившимся в тесной кабинке неудачникам на прощанье. И ничего тут уже не поделаешь. Время такое, и мечты – соответствующие.