– Куда мы идем? – спросил Симон.
– В трактир Земера, где я остановилась, – ответила Бенедикта. – Там для вас наверняка найдется чашка горячей воды и кружка пряного вина. А потом можете рассказать мне, что вам удалось разузнать за это время.
Симон задумался на мгновение. Вообще-то он хотел еще поискать Магдалену. Да и отец его дома заждался. Этой проклятой лихорадкой заражалось все больше народу, и всех нужно было лечить. Но разве мог он отказаться от кружки пряного вина? Магдалена, скорее всего, уже добралась до Кожевенной улицы, сидела дома и дулась на лекаря. Возможно, будет лучше даже подождать некоторое время, пока злость ее поутихнет.
Тем более ему действительно было что рассказать. В последние дни произошло слишком много всего, и Симону просто необходим был кто-нибудь, кто его выслушает. В радостном предвкушении он последовал за Бенедиктой к трактиру Земера. Когда они вошли внутрь, распухший нос лекаря защекотал аромат свежеиспеченного пирога и подогретого вина.
Из раздумий Магдалену вырвал кашель и детский плач. От главных ворот она без всякого намерения свернула на примыкавшую справа тесную улочку и бродила теперь среди узких проулков квартала перед Девичьими воротами, населенного бедняками. В воздухе стоял резкий запах травильного раствора. Из домика красильщика поднимался едкий пар, на деревянной решетке перед дверьми висела серая свежевыкрашенная одежда. Магдалена огляделась и прислушалась. Плач определенно доносился из домика. Проходя мимо покосившейся лачуги с соломенной крышей, она увидела в дверях бледную женщину с осунувшимся лицом.
– Ты ведь дочка Куизля, так?
Магдалена не заметила в ее взгляде ничего враждебного, поэтому остановилась и кивнула.
– Ты, должно быть, хорошая знахарка, – продолжила женщина. – Жене Майера помогла двух близнецов родить, и они живы еще. И дочке синильщика, шалаве этой, порошок дала, чтобы брюхо дальше не росло…
Магдалена осторожно огляделась по сторонам.
– Не понимаю, о чем ты говоришь, – ответила она.
– Будет тебе, – женщина небрежно махнула рукой. – У нас тут спокойно можно говорить. Каждый второй здесь к твоему отцу ходил, чтобы от живота избавиться или любовного зелья купить. – Она захихикала, из-за потрескавшихся губ показались несколько черных пеньков. – Молоденького лекаря могут себе позволить только толстосумы или те, кто ему глазки состроит. Хотя кому я это рассказываю…
– Чего ты от меня хочешь? – спросила Магдалена. – У меня нет времени на твою болтовню.
Лицо женщины сразу же стало серьезным.
– Моей маленькой Лизбет плохо. Думаю, у нее та самая лихорадка. Но на врача у нас нет денег. Вот если бы ты ее посмотрела…
Она показала на дверь, приглашая войти, и одновременно изобразила жалкое подобие реверанса. От прежней насмешки в глазах не осталось и следа. Она снова стала отчаявшейся матерью, опасающейся за жизнь своего ребенка.
Магдалена пожала плечами:
– Посмотреть могу. Но обещать ничего не буду.
Она вошла в задымленную хижину. Над открытым очагом на ржавой треноге висел котел, над которым клубился густой едкий дым. Чадило так, что большая часть комнаты скрывалась в дыму. Магдалена разглядела шаткий стол, бочонок прогорклого масла, скамейку и несколько набитых соломой мешков в углу. Оттуда и доносился плач. Приблизившись, Магдалена увидела на полу свернувшийся живой комочек. Там лежала девочка лет десяти. Лицо ее побледнело и осунулось, под глазами, словно черными полумесяцами, запали круги, зрачки тревожно метались из стороны в сторону. Девочка хрипло кашляла и сплевывала красную мокроту. Магдалена сразу поняла, что у нее та же самая лихорадка, которая в последние недели стольких жителей прибрала к рукам.