— Ой, да ну как-то…
— Тебе… тебе неприятно, да?
— Что вы, сударь! Необычно просто. Я не привыкла на господ таращиться.
— Но ты теперь Берта, так что отбрось свои привычки.
— Я понимаю, — сказал она, — просто мне вдруг захотелось снова побыть собой.
Он и прежде заглядывал в ее глаза — например, когда они мыли посуду на кухне, или когда она чинила ему брюки, пока он стыдливо прикрывался одеялом. Да и вчера тоже. Тогда цветом они напоминали реку под кромкой льда, но теперь в них плескалась теплая голубизна прогретого солнцем мелководья.
— Тогда побудь собой, Эвике. Приподними маску.
— А потом снова ее надевать?
— Да. Наверное.
— Вот и вся жизнь у нас такая, — печально вздохнула девушка.
Уолтер хотел было ответить на ее глубокомысленное изречение, но пока собирался с мыслями, утратил контроль над направлением и…
Раздался звон стекла.
Оба мгновенно зажмурились, и лишь переведя дыхание, отважились оценить нанесенный ущерб. С пола на них укоризненно взирали черепки китайской вазы, синей с позолотой. Столик, на котором она стояла, все еще качался.
— Леонард? — тихо позвал Уолтер. — Сколько стоила эта ваза?
— Нисколько.
— В смысле?
— Отец говорил, что она бесценная, — пожал плечами юный вампир, пиная долетевший до него черепок.
— Мне очень-очень жаль!
— Чего ее жалеть? Только пыль собирала. А в пыли водятся клещи. Совсем крошечные, но уж такие жуткие. Да кстати, — плотоядно улыбаясь, он обозрел помещение, — начните танцевать вот с того угла. Эта коллекция севрского фарфора всегда меня раздражала.
— А по буквам?
— M-y-f-a-n-w-y.
Проще не стало.
— Можно называть тебя "Эммелина"? — попросила вампирша, совсем измученная орфографически-фонетическим диссонансом.
— Нет, — нахмурилась девочка. — Так меня зовут только дядя с тетушкой.
— Слушай, а почему ты выбрала имя Кармилла?
— Хотелось чего-то экзотичного.
Бывшая фроляйн Лайд, а ныне Берта Штайнберг, закатила глаза.
— Эээ… Маванви?
— Так сгодится, — пациентка кивнула великодушно. — Красивое имя, правда? Есть даже такая народная песня. И вовсе оно не сложное.
— Как же. Пока произнесешь, челюсть вывихнешь.
— Кто бы говорил! — возмутилась Маванви. — Вот ты, к примеру, почему выбрала такой псевдоним?
— Потому что я приношу окружающим одно лишь горе.
Маванви вспыхнула.
— Неправда! А мое имя — валлийское. Моя мама была родом из Уэльса.
— Давно ее… не стало?
— Почти десять лет назад.
— Мне очень жаль, — сказала Берта, отвернувшись.
Соболезнования вампира звучат ханжески. Все равно как если бы палач оплакивал мертвую канарейку. А может и оплакивал бы, кто его знает?
Девочка кивнула. На самом деле, слова Берты были ей приятны. Пусть они лишь дань вежливости, всего-навсего часть ритуала, наравне с траурными платьями и брошками из оникса, но даже такие ритуалы хотя бы немного притупляют боль. Создается впечатление, что ты не наедине со своим горем, что через подобное уже проходили люди, и много раз, и не сломались.
— Итак, твой отец — родственник английского посла, — начала сиделка, и болтушка-Маванви тут же подхватила:
— Младший брат. Только фамилия у меня мамина, потому что семья папы так и не признала его брак.