.. — Он устало взмахнул рукой. — Несколько дней назад. Я поднял ее и прочитал, но Сара вырвала ее у меня и сказала, что это ей.
— И что там говорилось?
— Что надо отложить это до послезавтра.
— Что отложить?
— Откуда я знаю? Писали Саре, а она не любит разговаривать.
— А откуда ты знаешь, что это почерк Ребекки?
— Потому что так сказала Сара.
Графиня еще раз обратилась к записке. Почерк был элегантный, явно принадлежавший образованному и грамотному человеку. «В десять часов. Пруд Розамунды. Р.».Она перегнулась через стол.
— И последнее, Годфри, откуда ты знаешь, что эта записка предназначалась тебе?
Годфри заерзал на стуле и скорчил гримасу. Графиня описала бы ее как выражение лица человека, страдающего сильным несварением, но Элпью сразу же узнала Страсть, называемую Простой Любовью — лоб гладкий, брови слегка подняты и сдвинуты в одну сторону, глаза искрятся и заведены к небу, на щеках играет мягкий румянец. Рот Годфри был слегка приоткрыт, а старческие губы чуть увлажнены.
— Она могла быть только для меня, — прошептал он.
— Прекрасно и очень даже хорошо. — Поднявшись, графиня вернула записку. — Но, Годфри, мы не можем позволить тебе пойти на это свидание в одиночестве. Мы тебя проводим.
— Но...
— Не тревожься, мы не станем мешать свиданию влюбленных. Мы тихонько постоим в тени на случай, если придется тебя защитить.
— Но...
— Ночью Сент-Джеймсский парк не самое безопасное место, ты согласна, Элпью?
— Да, миледи. Это известное место сбора воров-карманников...
— Титиров...
— Бродяг самого низкого пошиба.
— И всех дам и господ, гуляющих по ночам. — Графиня завернулась в плащ. — Если ты понимаешь, о чем я.
Элпью возилась в буфетной.
— Чем ты занялась?
— Тут в дальнем углу на верхней полке стоял очень старый роговой фонарь. Я не осмелюсь отправиться в парк без света. Нашла! — Элпью появилась, держа на отлете грязный черный фонарь.
Графиня взяла из подсвечника толстую свечу и зажгла ее от пламени очага. Потом насадила на ржавый штырек внутри помятого старого фонаря и захлопнула крышку. Сквозь потускневшее роговое окошечко с трудом пробивался тусклый желтый свет.
— Ну, Годфри, вставляй-ка свои ужасные белые челюсти на место, и мы пойдем. У нас десять минут до твоей романтической встречи.
Во многих окнах Сент-Джеймсского дворца и Кливленд-хауса светились люстры и бра. Идя мимо, Элпью прикинула, что по пути из парка домой эти здания послужат им хорошими ориентирами, как звезды для моряков.
Они вошли в парк вслед за Годфри, опередившим их на несколько шагов. Держа фонарь повыше, Элпью двинулась первой, графиня сжимала ее локоть.
В отдалении ухнула сова.
— Надо непринужденно болтать, — тихонько сказала графиня. — Чтобы не подумали, будто мы боимся.
— Холодно, правда? — отозвалась Элпью.
— Да, — как могла громко, ответила графиня.
— Даже для апреля.
— Действительно.
Они в молчании проследовали через рощицу, состоявшую из вязов.
— А вдруг она прячется где-то здесь, готовясь убить всех нас?
— Нас трое, Элпью, а она одна.
— А вдруг она привела с собой целую банду?
Шикнув на свою спутницу, графиня стала озираться.
— Ты уверен, что мы идем правильно? Годфри? Где Пэлл-Мэлл?
Годфри остановился и огляделся, потом вынул зубы.
— Сам Пэлл-Мэлл или Пэлл-Мэлл-стрит?
— Мы же в парке, Годфри, — прошипела Элпью. — Зачем нам искать Пэлл-Мэлл-стрит?
Пока Годфри водружал зубы на место, Элпью увидела лицо графини в желтом свете фонаря.