Там их двадцать два или двадцать три.
Никаких поминок по русскому обычаю тут не было. Гости простились с дорогими покойниками прямо на кладбище, сказав слова над открытым гробом покойного господина Якоба и его молодой жены. Было произнесено много хороших и трогательных речей, как обычно и бывает на кладбище. Подруги ожидали, что кто-нибудь упрекнет господина Якоба в каком-то грехе, который можно было бы счесть причиной его смерти, но все молчали как партизаны, говоря лишь самое хорошее.
– Эх, если бы вся эта толпа отправилась, как у нас, на поминки, да выпила там хорошенько, может, мы бы чего и узнали. А так…
Так нечего было и рассчитывать на откровенность этих людей. Все они были трезвы и сдержанны.
Но внезапно подруги встрепенулись. В толпе мелькнуло знакомое лицо. Эту девушку подруги определенно где-то видели. Вот только где? Девушка была красивой, чернокожей, и подруги ее совершенно точно знали!
– Да это та припадочная, которая рвалась к Крису в день нашего приезда! – воскликнула Леся, тоже углядев черненькую красоточку. – Помнишь, Лимпо ее не пустил наверх, а она все равно от него вырвалась и по лестнице сиганула?
– Ага. Помню.
– Как ее имя?
– Зам… Замбия!
И подруги с интересом принялись следить за негритяночкой в четыре глаза. Может, она и сегодня выкинет что-нибудь в том же роде?
Но пока звучали речи, негритяночка к могиле не сунулась. Да и как бы она прорвалась через плотный кордон сытых белых господ, которые были все на одно лицо и явно составляли цвет старой аристократии ЮАР. Все они были потомки протестантов, бежавших в свое время из старушки Европы от преследований своей веры. И на их лицах лежала печать мрачной решительности, всегда отличающей этих людей.
Они не рвались к золоту, не рвались к алмазам. Они приехали в эти края, когда тут не было ничего этого и в помине. И их вполне устраивало процветание этой страны, которую они из пустыни превратили в цветущую долину. И вот теперь, спустя почти сто лет, у них отбирали то, что не смогла отобрать даже могущественная Англия. У них отбирали их землю. И самое страшное, вместе с землей у них отбирали уверенность в своих силах и завтрашнем дне.
В связи с этим они держались еще более тесно и сплоченно. У молоденькой негритянки не было шансов протиснуться к могиле.
– Смотри, у нее что-то в руках.
– Вижу.
Кира прищурилась, стараясь рассмотреть, что же вертит их знакомая в своих тонких черных пальцах. Солнце сильно мешало Кире, несмотря на то что она не забыла нацепить темные очки. И все же кое-что ей рассмотреть удалось.
– Вроде бы у нее какая-то кукла.
– Да, кукла из соломы и тряпок.
– И зачем она ей?
– Хочет подарить какому-нибудь ребенку?
Кира покачала головой. Детей на похоронах не было видно ни одного. Возможно, где-то в задних рядах и притаилась пара черных ребятишек, но вблизи могилы стояли только взрослые. Вид у них был угрюмый. Даже тут они не могли забыть взаимных обид и обменивались далеко не дружелюбными взглядами.
Но потом заиграл оркестр. И под звуки траурной музыки гробы начали плавно опускаться вниз. В толпе раздались сдержанные рыдания. А присутствующие потянулись к гробу, чтобы традиционно бросить на него горсть земли. Первыми прошли дети покойного и Томас – ближайшие родственники. Следом за ними двинулись остальные.
Сначала прошли белые, потом потянулись черные. Но подруги стояли на своем месте, они следили взглядом за своей знакомой, которая спрятала куклу в руках.
– Она идет к гробу.
– Внимание.
Проходя мимо гробов – супругов хоронили в общей могиле, рядышком – негритяночка немного притормозила. Она дождалась, когда пройдут последние белые гости, и пошла чуть впереди черной толпы.