– Это уж вы из марксизма хватили, а не из либерализма, – ответил Олег.
– Вы многие вещи путаете, – спокойно заметил лектор.
Участники «слета» уезжали через два дня. Долго толпились у входа, ожидая автобусы, а когда они появились, женщина в светлой дубленке открыла дверь в фойе и закричала:
– Эля! Быстрее! Быстрее!
Началась суматоха. Все побежали к автобусам и затолкались у дверей.
Странно, почему у них все так бурно, подумал Олег. Как будто эвакуация.
Ирина позвонила ему на работу в конце дня и первым делом спросила:
– Ты чего там затеял? Домой, что ли, собираешься? А я гостей принимаю. Викторию Георгиевну Нивецкую! Мы тут вдвоем сидим и водку пьем. И сами себе наливаем. Представляешь! – И совсем ласковым, капризным голоском: – Приходи к нам! Хорошо? Я тебя в холле встречу. А то, правда, – вдвоем.
Он стал отнекиваться, говорить, что устал и хочет домой.
– Я тебя прошу! – Ирина помолчала. – Ты мне по одному делу нужен.
В холле бывшего НИИ удобрений она ждала его у стойки охраны.
– Слушай, вот не было печали! – говорила она тихо и быстро.
– Припирается сегодня ко мне эта Нивецкая и сидит уже два часа. У меня дел до фига, а она села и ля-ля-ля. Как из пулемета.
– А с какой стати она – к тебе? – не понял Олег.
– Она к Артамонову приперлась. А его нет сегодня. Ну, решила заодно меня на что-нибудь расколоть. Может, при тебе она клянчить не будет. Все мне про какой-то альманах заливает. Она думает, я деньги печатаю, чтобы на альманахи раздавать.
В углу большого кабинета стояли журнальный столик и низкие мягкие кресла. Нивецкая сидела, закинув ногу на ногу. Взглянула на Олега и сказала:
– Ну да, я знаю, что вы старый Иришин друг. А я – друг новый.
– Налей нам, пожалуйста. – Ирина села в кресло и придвинула на середину столика овальное блюдо с бутербродами.
– Я тут сижу и отрываю Иришу от дел, – говорила Нивецкая.
– Но поэты так редко куда-то выбираются. И беседуем мы о таком важном – о жизни, о времени. – Она подняла рюмку. – Ирочка, за вас, умница вы наша! За ваши способности устраивать все так, как хотите вы!
Поэтесса была слегка растрепанной. На висок свисала прядь волос. Кулон на золотой цепочке съехал набок, а синяя блузка была расстегнута на верхние пуговицы.
– Алексей мне о своей новой вещи рассказывал, – Ирина говорила об Артамонове серьёзным тоном.
– Сейчас он очень мало работает, – ответила Нивецкая. – Я понимаю, что он устраивает свои дела, и ему трудно. И когда их устраивать, как не в период первоначального накопления. Но все-таки жаль. Он очень талантливый. Теперь выясняется – во всем, за что берется. – И она посмотрела на Олега. – А молодой человек ничего нам не рассказывает!
– Молодой человек вечно в изобретениях, – ответила Ирина.
– Да? Как интересно! Вы знаете, я расскажу вам о себе. Из меня слово клещами не вытащишь после того, как я поработаю. Просто – ноль эмоций. Все отданы. Все в словах. Я, наверное, как электронная машина. Сейчас, если хочется писать – только что-то жесткое, однозначное, своевольное.
– Еще по полрюмочки, – предложила Ирина.
– Пожалуй, – согласилась поэтесса. – Так вот, нынешнее время дает массу возможностей. Вот еще чуть-чуть – и всех этих отморозков разгонят. Насчет царства свободы не знаю, а пустыня для всякого хлама, всяких традиций тут точно должна быть. Вы, может быть, этого не понимаете. Но до чего тяжко было раньше. Я должна была всем этим бонзам кивать и за кусок хлеба это туземное дерьмо расхваливать.
Ирина расставила на столике чашки, нажала кнопку переговорного устройства, попросила кого-то:
– Кофейку нам принесите.
– А недавно у меня был случай, – говорила поэтесса. – Приезжала в Москву моя старая приятельница – филолог из Австрии. Повезла я ее в Михайловское. И вертихвостка-экскурсоводша – через слово: вот вам русская природа, русская природа. Я не выдержала, подхожу к ней на остановке и говорю: неужели вы не понимаете – люди разных национальностей на экскурсию поехали. Разве так сложно догадаться, что им неприятно, когда вы про русскую природу долдоните.
– А какая же у нас природа? – изумился Олег.
– Что? – встрепенулась поэтесса. – А, так! Тогда я вам скажу: не должно быть этого самого слова! Просто – не должно! Оно других обижает!
– А кто будет решать, какие нам слова себе оставить? – Олег посмотрел на собеседницу.
– Решим! Не беспокойтесь! Увидите!
Ирина попыталась переменить разговор и громко заговорила:
– Давайте лучше я вам свои фотографии покажу. Я два месяца назад в Кельне на выставке была. – Хотите?
– Не хочу! – ответила поэтесса и отвернулась.
Олег поднялся на четвертый этаж, и нажал кнопку звонка. Сверху по лестнице спускались молодая женщина и маленький мальчик с серой кошкой на руках.
Мальчик внимательно посмотрел на Олега и сообщил:
– Этот кот – деревенский. Нам его только привезли. Поэтому он всего боится.
– Деревенский? – Олег недоуменно пожал плечами. – Сразу и не догадаешься. Выглядит, как городской.
Аня открыла дверь и смутилась. Ему было весело смотреть ей в глаза эти несколько мгновений, а она пыталась спрятать взгляд и чуть щурилась. На ней было прямое белое платье с короткими рукавами. Молодая женщина и мальчик оглянулись и смотрели на нее. Она кивнула им и сказала Олегу:
– Заходи, пожалуйста.
В прихожей он протянул ей букет цветов:
– Ну, что в таких случаях говорят? Вам, бардам и поэтам, виднее.
В комнате Аня взяла из буфета вазу и ушла на кухню. Олег прошелся по комнате, взглянул за окно на спесивую темную тучу над домами в конце улицы. Стал рассматривать золоченые корешки старых книг за стеклом книжного шкафа. Вернулась Аня. Поставила вазу с цветами на журнальный столик, спросила:
– Хочешь старые фотографии посмотреть? Я недавно из альбома достала. Вон, на комоде.
На желтоватом снимке был приземистый одноэтажный дом. У его правой стены – распахнутые ворота во двор с низкими постройками.
– Я, кажется, тебе рассказывала. Бабушка шла домой. И в нее выстрелили прямо вот здесь, у ворот. Пуля ей пальто и кофточку разорвала.
– Я помню, ты говорила.
– На месте этого дома теперь серая пятиэтажка стоит. Это у стадиона «Красная Пресня».
Пришли другие гости: улыбчивая, голубоглазая Леночка, степенная и серьезная Жанна и ее муж Юрий – высокий и курносый, с чуть косолапой походкой.
– Ой, мы успели до дождя! – говорила Леночка. – А вчера утром я под такой ливень попала. Хорошо в плаще была. Еду вечером домой, полезла зачем-то в карман, а он полон воды. Представляете! – Она посмотрела на Олега.
– Н-да, большое неудобство, что в карманах дырки не делают. – Олег покачал головой.
– Ну и ладно, если вы так, – ответила Леночка и обратилась к Ане: – А ты знаешь, что Юра в Египте был? И пирамиды видел.
Юрий сел в кресло у журнального столика и положил руки на подлокотники:
– В командировку ездил. Смотрел, как проект выполняется. А к пирамидам нас только в последний день отвезли. И еще в музей, где мумии.
– На мумии, наверное, страшно смотреть. – Леночка поморщилась.
– Ничего, смотрели.
– Притащить мумию в музей – это, по-моему, нарушение прав человека, – сказал Олег. – Его-то, бедолагу, никто не спрашивал, хочет ли он на кладбище тихо обретаться или в музее, на полке пылиться.
– А как же наука? – спросила Леночка.
– Не, я бы не захотел в музее выставляться, – ответил Олег.
– Я бы тоже, – согласилась Жанна. – Не хочется, чтобы экскурсоводы в меня указкой тыкали.
– Какие вы все нежные! – Юрий взял с полки журнал.
– Потом будут другие люди, они не станут вас в музеях выставлять, – заявила Леночка. – Они будут хорошими.
– Вряд ли до такого дойдет, – засомневался Олег.
– Вы что же? Не верите, что в будущем люди станут другими? – серьезно спросила Леночка.
– А почему они до сих пор лучше не стали?
– Почему не стали? И вы верите, что так будет всегда? – громко спросила Леночка.
– Как достойный сын своего отечества, очень не хотел бы верить.
Последней пришла статная женщина лет пятидесяти. Аня ввела ее в комнату и представила: