– Я тут вчера расположил к себе одну даму. – Борька зевнул и откинулся в кресле. – Ну, и расположился у нее до утра. Лучше бы домой спать поехал. Терпеть не могу чужие диваны. Вчера еще в парке гуляли, и я ей руку на плечо положил. А теперь у меня плечо болит. Вот уж, действительно: время обнимать, а время – уклоняться от объятий. А на той неделе ездили к ней на дачу. Я печку топил.
Правда, малость надымил. Хи-и! Она мне и говорит: «Все дрова сжег! Гиппократ вы эдакий!» Хи-и!
– Зато ты у дам – на хорошем счету, – заметил Олег.
– Мне один мудрый мужик говорил: к сорока пяти годам для нормального человека самым необходимым актом становится акт познания.
– Это ты к тому, что надо об установке поговорить? – спросил Олег.
– Не, это я просто так.
– Слушай, а зачем нас Ляшко вызывает?
– Ясно, что не к добру, – буркнул Борька. – Чем-нибудь да озадачит. Ой, как мне к нему идти не хочется!
Ляшко показал, чтобы они садились за большой стол, а сам прошелся по кабинету, скрипя паркетом, и невзначай проверил, плотно ли закрыта дверь. Уселся напротив и провел рукой по ежику седых волос:
– Ну, дело вот в чем! Варягов на наш институт не нашли. Не до нас, видно. Сегодня подписали приказ о моем назначении… А знаете, что ночью было?
– Что? – спросил Олег.
– В Минске эти трое подписали соглашение о ликвидации Союза.
– Ну, это еще ничего не значит, – ответил Борька.
– Не, союзные органы деморализованы и разгромлены. Да-а, кто бы мог такое подумать! А весной на референдуме сколько процентов за союз было? Семьдесят шесть? Вот вам и мнение народа! Эх, как тогда Брежнев ошибся. Уж какой был по молодости орел! Как в шестьдесят четвертом переворотом раскрутил! А такого дела не заметил. Зачем-то при себе Юрия Владимировича держал. А казалось, что мы это когда еще пережевали да выплюнули… Это все старое. А вот сейчас самая буза и пойдет. Вы меня поймите: я тут ненадолго. Тоже, в моем возрасте надо и честь знать. Но когда у нас здесь буза начнется, я с ней не справлюсь. Поэтому думайте и через пару дней ко мне с соображениями приходите.
Глава третья
В дом отдыха Олег поехал в середине марта догуливать неиспользованный отпуск. Весна была холодной. Не вовремя начались снегопады, и автобус пробирался от шоссе по чистому белому полю.
За мостом начинался подъем на пригорок. Машина долго буксовала в рыхлом снегу. В конце концов, шофер заглушил мотор, отрыл дверцу и крикнул пассажирам, чтобы выходили и шли с километр пешком.
Пятиэтажное здание дома отдыха оказалось почти пустым, – все постояльцы размещались на двух первых этажах. В номере было промозгло и неуютно. Пришлось обогреваться рефлектором.
Катался по полдня на лыжах в густом еловом лесу, спал после обеда и листал по вечерам принесенные из библиотеки книги. На шестой день все это жутко надоело. Сидел в номере, бродил вокруг здания по единственной расчищенной дорожке и жаловался самому себе на жизнь. Горевал, что движется она ни шатко, ни валко, и что на работе ничего путного до сих пор так и не получилось, что после смерти родителей никого из близких не осталось, и что единственный на белом свете человек, кому хочется позвонить – это Аня.
В доме отдыха телефон-автомат не работал. Потащился за пять километров в соседнюю деревню, нашел почту и заказал телефонистке Москву. Почти час не соединяли. Сидел на скамейке и разглядывал объявления на стенах. Сильно пахло разогретым сургучом. В углу были сложены проштампованные жирными шоколадными печатями почтовые посылки в желтых фанерных ящичках. Телефонистка объявила, что номер в Москве не отвечает, а через пять минут почта закроется.
На улице стояла темень. Горели только два фонаря на краю деревни. В поле сильно дул ветер и неслась метель. Пробирался по еле различимой дороге и думал: может быть, это просто блажь, и быстро забудется и пройдет это желание позвонить сейчас именно ей.
На следующий день к дому отдыха покатили два красивых автобуса. Люди с дорожными сумками проворно кинулись в фойе. Поднялся галдеж. Кто-то пробовал командовать, куда и кому идти, но его не слушали. Олег пытался обойти толпу стороной. У лестницы его хлопнули по плечу. Обернулся и увидел Пашку.
– И ты тут! – выкрикнул Пашка. – А я тебя в автобусе не приметил. На семинар?
Олег объяснил, что здесь почти неделю и спросил:
– И чего у вас тут будет?
– Ну, как же! Лекции и дискуссии для политически подкованных. Эти – «круглые столы»! Ну и банкет!
Толпа стала расхватывать у стойки ключи от номеров и талоны на питание. Пашка кинулся в самую ее гущу и крикнул на прощание:
– А кормят здесь как? Ничего? – И не стал дожидаться ответа.
В обед все столики в столовой оказались занятыми вновь прибывшими. Старые постояльцы толпились у входа. Пожилой мужчина пытался объясниться с чужаками и говорил:
– Позвольте, но это мое место. Уже десять дней.
– Ничего не знаем и очень кушать хотим, – отвечала ему бойкая черноволосая дама и деловито разливала в тарелки суп из алюминиевой кастрюли.
Из кухни вышла повариха в белом халате, командным голосом попыталась растолковать прибывшим, чтобы рассаживались в правой стороне зала. Но народ уже жевал.
Пашка окликнул Олега, показал на свободное место за своим столиком:
– Тут не зевай! А то голодным останешься.
Пашкин сосед – мужчина средних лет с вытянутым лицом и густой шевелюрой – внимательно посмотрел на Олега и сказал:
– Мы с вами, кажется, где-то встречались. Может быть, у Вейтера Михаила Борисовича? В его фонде? Да? – И представился: – Григорий Эммануилович!
– На прошлой неделе у нас под Истрой семинар был, – говорил Пашка. – Но я порыбачить успел. С два десятка нахватал.
– И там интересные выступления были, и здесь, – задумчиво произнес Григорий Эммануилович. – В общем, к одному все сходится. Лидер сейчас есть. Сильный человек найден. При хорошей организации дела все препятствия для него вполне устранимы.
– Главное – рыкнуть может, – поддержал Пашка.
– Это уж да! – подтвердил Григорий Эммануилович. – Но только надо, чтобы в нужную сторону рыкал. Вот тут советы активной общественности необходимы. Это главное! И через близких правильное воздействие.
– И материальная заинтересованность в успехе! – объявил Пашка.
– Самое важное – целеустремленный человек, – серьезно сказал Григорий Эммануилович.
– И похохмить умеет, – хихикнул Пашка. – В этом, как его, в Бостоне, что ли. Ха! На шасси!
– Это все сплетни! – ответил Григорий Эммануилович. – Враги такие вещи про него придумывают! А что им остается?
Пашка расправлялся с куриной ножкой и говорил:
– У нас Григорий Эммануилович по философии спец. Такую нам в Истре лекцию закатил! Открыв рты, слушали. Про либеральные ценности и современное общество. – И он посмотрел на лектора, все ли так, и не перепутал ли чего.
– На самом деле, эта проблема – очень интересная, – согласился Григорий Эммануилович. – Традиционное общество основано на различных табу, а современные ценности состоят в выражении внутренней свободы личности. – Тоже принялся за куриную ножку, попытался откусить и поморщился.
– За границей однополые браки вовсю регистрируют, – хихикнул Пашка.
– А браки между родственниками? – спросил Олег.
– Все подряд, небось. – Пашка посмотрел на лектора.
– Браки между родственниками во всех странах не разрешаются, – сказал Олег. – Иначе же что? Гемофилия у потомства. Это, как раз, пример того, что цивилизация основана на табу.
– Не совсем удачный пример, – отозвался Григорий Эммануилович.
– На какой-то стадии развития племена начинают замечать, к чему приводят родственные браки, и возникает запрет. – Олег посмотрел на лектора. – Получается, что цивилизация возникает благодаря табу. А как орган надзора появляется государство.
– Государство возникает не из-за этого, а из-за борьбы классов, – бодро выговорил Григорий Эммануилович.