На трамвайной остановке я отвлеклась на яркие витрины ювелирного магазина. Мне они казались музейными экспонатами. У меня даже мысли не возникало, что их покупают и носят. Может, потому, что слишком большая пропасть между необходимостью тратить деньги на еду и желанием покупать драгоценности?
В трамвай «завалилась» компания возбужденных молодых людей. Они бренчали на гитарах, шумно обсуждали свои проблемы. Девушки звонко смеялись. Рядом со мной стояла молодая женщина и с интересом наблюдала за студентами. Когда ее пожилая соседка заворчала насчет невоспитанности и несдержанностимолодежи, она вдруг грустно вступилась:
– Они же не хулиганят. Мне только тридцать, а я уже не могу так радостно, беспечно, беспричинно смеяться. Пусть веселятся, пока душа этого хочет и может.
– Не забудь сумки, – услышала я требовательный голос, и заторопилась вслед за матерью.
Вечер вытягивал длинные тени. Цепочки огней изображали дороги, по которым перемещались люди с разными, очень разными судьбами.
МАКС
Я снова в городе. Мать пошла по делам, а меня отпустила в гости к Альбине.
Прихожу, а ее нет дома. Села на лавочку со старушками и слушаю, что они рассказывают о каждом входящем в подъезд. Возле них остановился молодой человек и с усмешкой спросил:
– Заседание бабьего трибунала?! Что, бабули, включили свой рентген? Всем косточки помыли? Занялись бы полезной общественной деятельностью или внуками, не пришлось бы их в ясли отдавать.
– Мы вас вырастили, теперь сами своих детей воспитывайте, – сердито огрызнулась одна.
Бабушки заговорили о болячках.
Я слушала, слушала, а потом попросила:
– Расскажите, пожалуйста, что-нибудь веселое из своей жизни.
– Интересного мало было, – вздохнула самая старшая.
– Странно. Я слышала, что с годами память плохие события стирает, а хорошие удерживает. А как послушаешь старых людей, так у них все о грустном разговоры, – удивилась я.
– Ничего не забывает память. Время только притупляет боль, – высказала свое мнение женщина с больными ногами.
Ей никто не противоречил.
Мимо нас прошла семья: она – очень полная в бедрах, он – широкий в плечах, а между ними маленький худенький мальчик в клетчатой рубашке. Я нарисовала прутиком на песке мать в виде треугольника с тупым углом вверху, отца изобразила треугольником с тупым углом внизу, а сына – квадратиком на тонких ножках. Чего-то не хватает? Ах, вот чего! Маме украсила платье вертикальными полосками, а отцу на брюках сделала горизонтальные линии. Смешной рисунок вышел!
Тут прибежала Альбина. Мы обрадовались друг другу. Сидим, чай пьем. Альбина взъерошена: то ложку уронит, то стулом загремит, шарахается из стороны в сторону, будто ее толкают невидимые силы. Я засмеялась:
– Тебя бы сейчас отправить к нам в деревню дрова колоть!
Она не поняла шутки и вовсе сердито насупилась.
– Ладно, выкладывай, что приключилось? – выдержав паузу, настойчиво попросила я.
– У нас в школе есть клумба, за которую отвечает мой класс. Когда мы ее вскапывали на уроке ботаники, то увидели огромных розовых червей. Ужас, какие длинные! Шевелятся, ползают друг по другу, ну только что узелками не завязываются. С ума сойти можно! Так вот Макс этих червей нам за шиворот бросал и хохотал над тем, как мы носились по двору, на бегу раздеваясь чуть ли не догола. Тупоголовый, толстокожий! Ничем его не прошибешь, – нервно передергивая плечами, путано объяснила Альбина.
– Он же приучал вас не трусить, – вырвалось у меня.
Это была моя первая реакция на поведение мальчика.
– Причем здесь страх? Неприятно, гадко, когда что-то склизлое по тебе ползет! – возмутилась Аля, раздраженная моим непониманием и отсутствием сочувствия.
– Когда я была маленькой, мне тоже сунули лягушку за пазуху, так я вытерпела, не кричала.