Потом ко мне уже не приставали. Ведь не интересно, если человек не реагирует бурно, – рассказала я в свое оправдание.
– Ну, ты железная, а я нормальная. Ты бы не сделала, как Макс? Правда?
– Нет, – сказала я и покраснела.
Альбина в запале не заметила моего стыда.
– Макс издевался каждый день, пока мы работали во дворе. И я не выдержала. Надела рукавицы, поймала в парке огромную бородавчатую жабу и на перемене засунула ему в портфель. Когда начался урок, Максим полез в парту за учебником, а жаба как выскочит оттуда! Орал он до истерики. Его лекарством отпаивали. А меня на десять дней из школы исключили, и по поведению в четверти теперь тройка будет. Поставили бы двойку, но тогда из школы надо выгонять. На первый раз пожалели, потому что отличница, – поникшим голосом добавила Аля.
Ее мама сидела на табуретке, сложив руки на коленях, и молчала. Я удивилась: «Почему не ругает?»
– Он заслужил, – упрямо твердила девочка, но в голосе не было ни бравады, ни уверенности в правоте.
– В медицинском училище я тогда училась, – наконец заговорила мама Альбины, – моя подружка Аня с мальчиком дружила. Семнадцать тогда ей было. Старшекурсница захотела подшутить над Аней и спрятала в ее постели наглядное пособие из кабинета анатомии – кости рук. В полумраке ночи слабый свет из окна падал как раз на кровать Ани. Ночью она отвернула одеяло, чтобы лечь, и от ужаса вскрикнула. Сердце у нее было очень больное, поэтому и хотела стать врачом.
Мы молча допили чай. Настроение мое испортилось. Я вспомнила, как брат уговорил меня попугать мать. Мы долго ожидали ее с педсовета. А когда она открыла калитку, дружно крикнули: «Стой! Стрелять буду!». Мать замерла на мгновение, а потом сказала: «Темноты боюсь. В войну подвал рухнул. Я еле откопала себя. В Мордовии в эвакуации тогда жила». Но мы с Колей как-то не прониклись ее словами, даже посетовали, что шутка не удалась. И только сейчас мне дошло, какими мы были жестокими.
Вечероммать вернулась из читального зала института, и я спросила:
– Почему дети глупые?
– Они не умеют, как взрослые, предвидеть последствий своих поступков.
– Что же делать?
– Думать. Умнеть. Не волнуйся, все проходят свой путь взросления, – устало ответила мать, и легла спать.
А я не могла заснуть. Вышла на балкон. Плащом звездочета накрылась земля. Гляжу на млечный путь. Он затягивает меня вглубь себя и поглощает. Цепочка огней очерчивает горизонт. Вблизи, в полосе света деревья выглядят четче, контрастней. Черными драконами извиваются ветви дубов. Размахивают веерами стриженые тополя. Вдруг свет фонаря вырвал из темноты фигуру одинокого прохожего. Я представила себя на его месте, и мне опять сделалось грустно и неуютно.
Легла в постель. Темнота в комнате бывает страшная или уютная. А небесная совсем иная, она тревожит по особенному: призывно, высоко, романтично. Она глубоко и тонко трогает в душе неведомые таинственные струны, помнящие звуки древности или наоборот, предчувствующие будущее. Движимое желанием познать вечное, бесконечное, сердце вздрагивает тихо,восторженно, сладостно, и чуть боязливо.
Замечаю тиканье часов. Оно убаюкивает.
ДОМ ПИОНЕРОВ
Сегодня Альбина и ее друг Альберт привели меня в дом пионеров. Снаружи он как дворец: оранжевый, с белыми огромными стрельчатыми окнами и изящными колоннами. Внутри помещения высокие потолки с лепными украшениями. В одном зале детей обучали бальным танцам. Девочки моего возраста в коротеньких юбочках как мотыльки скользили по гладкому полу. Я взглянула на свое платье до пят, на загорелые руки с мозолями и трещинами, вспомнила мешки с зерном, и в переносице сделалось горячо. Им красота, а нам резиновые сапоги, грязь по колено, заезжие халтурщики- артисты!
Зашли на кружок вязания и вышивания.