– Вот я тебе сейчас как дам, тогда и посмотрим, кого возьмут, а кого нет!
– Хватит ссориться!Когда будет коммунизм, тогда и будете из-за него драться. А пока идемте на обед, иначе я до коммунизма не доживу, умру с голоду, – засмеялась молоденькая воспитательница.
Захожу с ребятами во двор. На балкончике одиноко стоит погруженная в себя, грустная, сероглазая девочка. Ее взгляд скользит по детям, но думает она о чем-то своем.
Я подхожу к балкону и знакомлюсь.
– Катя, – говорит мне девочка, внешне не выражая ни удивления, ни интереса.
– Себя в шесть лет вспомнила. Тоже на балконе любила стоять, – объясняю я Кате свое вторжение в ее одиночество.
Губы ее чуть шевельнулись в улыбке.
АЛЛЕРГИЯ
Обычный день. С утра по холодку прополола две грядки чеснока и две лука. Потом бабушка вынесла три десятка поздней помидорной рассады, и только я опустила первый саженец в лунку, как до моего слуха долетели трели незнакомой птички. Осторожно приподнялась. Смотрю, бабушка замерла в напряженном, восторженном внимании. «Соловей! – тихо и радостно прошептала она. – На вишне, что у малины. Как душу растревожил!»
На тоненькой веточке сидела маленькая серенькая изящная птичка и с удовольствием на все лады, будто по заказу исполняла различные мелодии. Мы стояли и улыбались. Удивительное тепло разливалось по телу от пения птахи. Весь мир казался добрым и прекрасным.
Когда соловушка улетел, нежные трепетные чувства сразу не исчезли, нам работалось радостно и спокойно. Мне хотелось, чтобы ощущение благодати долго-долго не пропадало во мне. Вскоре прилетели мои знакомые жаворонки. Одна птичка суетилась, перелетая с кустов на деревья, а вторая, как всегда, зависая высоко надо мной, пела. Видно они гнездо где-то поблизости свили. Я привыкла к этой семейной паре, и с удовольствием работаю под их аккомпанемент. До обеда они радуют меня, а потом улетают.
Вышел на огород чем-то недовольный пьяный сосед, обложил матом всю свою родню, и весь окружающий мир. Жаворонки улетели. «Как ворон каркнул», – досадливо поморщилась я. «Птички – не люди, долго грубого, противоестественного не терпят. Неужели совсем покинули меня?» – загрустила я. А через полчаса, когда ушли в землю проклятия соседа, и воздух очистился от ощущения гадкого, опять прилетели мои друзья, и воцарилось радостное, восторженное, счастливое.
После того как жара достигла двадцати пяти градусов в тени, занялась крахмалом. Из подвала вытащила четыре ведра картошки, перемыла и позвала брата, чтобы перетереть ее на больших железных терках. Скучно одной полдня заниматься монотонной работой. Чтобы не ссориться, мы всегда сразу распределяем, кому что делать. Допустим, не нравится Коле рвать колючий крыжовник, шиповник и облепиху. Я и не спорю. У меня ловчее получится. Пока я крыжовник рву, он красную смородину собирает. У нас все по-честному.
К обеду картошка превратилась в розоватое месиво. Я натаскала воды, а Коля приготовил большое корыто, положил на него две чистых дощечки, а на них сито. Теперь я придерживаю сито, а Коля льет воду в тертую картошку. Крахмал белыми слоями оседает в корыте, а жом я отношу в сарай на корм корове и поросенку.
Бабушка рассыпала мокрый крахмал на белую скатерть для просушки и похваливала нас за хорошее качество работы. Мы тут же попросили ее отпустить нас на речку. «На один час, когда родители отдыхать лягут», – разрешила бабушка.
Пообедали и на полу организовали войну на шашечном поле. Мои шашки – морская пехота, а у Коли – зенитчики. Сначала тихо играли, но потом разошлись, и уже визгом сопровождали каждый «удар» противника. Родители выпроводили нас играть в сарай, а оттуда мы отправились на речку.
После ужина отец вышел с нами на огород и ужаснулся, увидев, что кусты крыжовника усыпаны мелкими черными гусеницами. «Не хочется дустом травить ягоду.