В его голосе – уважение к себе, способность постоять заблизких ему людей. Музыка рисовала мне красивого, решительного, взволнованного человека. Чувства рвались из глубины его души, но боязнь потерять любовь вносила толику горечи, не давая выразить их легко и свободно. Но в них главное – всепоглощающая любовь, ради которой стоит жить и стоит умирать.
Мелодия не отпускала меня. Я хотела слушать ее бесконечно долго. Я дрожала, кактуго натянутая струна от восхищения, восторга и приятного возбуждения. Нежная страстьголоса героя вызывала во мне бурю незнакомых чувств, потрясала, непонятно волновала. Я чувствовала, как кровь приливает к вискам и тепло разливается по всему телу. Оно даже в кончиках пальцев. Странноеудивительное состояние души! Что со мной? Во мнепроснулось ощущение того, что я, девочка, способна понять чувства взрослого парня, его любовь к девушке, вовсе не такую, как к бабушке Мавре, тете Маше, Витьку?
Как когда-то в раннем детстве я узнала, что такое сладкое, горькое, что значит слово боль, так теперь в «Марые» я впервые почувствовала новый смысл слова «любовь».
Спектакль закончился, а я все слышу дивную музыку и ощущаю внутри себя сладостное, волнующее, щемящее, теперь уже желанное чувство. Яркая, приятнаяволна пробегала по моему телу вновь и вновь, вызывая ощущение неведомого, неосознаваемого, тайного…
Когда на следующий день во дворе я делиласьвпечатлениями от спектакля с Валей, то за спиной услышала ехидный голос Нины Бубновой:
– Сколько тебе лет?
– Десять, – ответила я сердито.
– И в этом-то возрасте ты умудрилась понять сладострастное, эротическое вожделение? Ну и ну. Что с тобой будет через пять лет?
Издевательский, брезгливый тон соседки испортил мне настроение. Что дурного в том, что мне понравился спектакль? Может и правда детям понимать взрослую музыку– плохо? Почему из меня должен вырасти гадкий человек? Она хотела сказать, что я уже сейчас испорченная девчонка? Неправда! Не хочу быть плохой! Внутри меня похолодело. Я сжалась. Мелькнула и обожгла страшная мысль: «Она знает, что я детдомовская». Внезапно из памяти всплыла противная усмешка воспитательницы, говорившей: «Подкидыши, каких матери, вырастут непутевыми».
Я не поняла смысла слов тети Нины, но они больно ударили меня в сердце. Я чувствовала, что онаругает меня. В чем я виновата? Я хорошая. Буря раздражения поднялась во мне. Я схватила кусок кирпича, но Валя вцепилась в мою руку. Тетя Нина отскочила и засмеялась довольная тем, что сделала мне пакость. Валя потащила меня домой.
– Не обращай на нее внимания. Не показывай, что понимаешь ее кол-кости и обижаешься, а то она нарочно будет мучить тебя. Играй при ней в дурочку. Поняла? – училаВаля, заботливо вытирая мне слезы.
СТЕПА
Познакомиласьсо Степой случайно. Рано утром отправила меня мама Оля с запиской к родне. Натянула я шапку-милицейку с красным крестом наверху, длинным шарфом обмотала шею. Ботиночки-румынки одела мягкие, легкие. Не иду, приплясываю. Мне захотелось срезать путь и пройти огородами. Тропинка хорошая. Ее каждый день с пяти утра протаптываютрабочие, когда идут в первую смену. Еще темно. Звезды тускло смотрятсонными, туманными глазами. Навстречуидут женщины с пустыми ведрами. Старушка тащит сани полные сушняка. Перебрала немного. Тяжело ей. Остановилась отдохнуть, а санки сдвинуть уже не может. Сбросить лишнее бревнышкожалко. Вон откуда тащила! Я уперлась ногами в обледенелые камни, и мы вдвоемкое-как сдвинулидеревянные сани. Теперь до следующего прохожего. Еще раз оглянулась на бабусю. Толстой веревкой перетянуты плечи ируки. Сильно наклонившись вперед, подметает дорогу черной широкой юбкой.
Вдруг передо мной появился непонятный человек. Голова поверх шапки замотана рваным платком.