При первом взгляде на картину меня будто током ударило. Сначала не могла сообразить, что поразило меня в этом рисунке. Внешне ничего особенного. Простым карандашом на белом фоне изображена достаточно крупная женщина с приятным, усталым лицом. Она стояла в развалинах на коленях. Олеся хотела перевернуть страницу, но я молча отстранила ее руку. Глядя на лицо, фигуру женщины, отдельные камни, я пыталась понять, что потрясло и удивило в этом казалось бы торопливом наброске? Рассмотрение отдельных частей картины ничего не дало. Значит, на меня странно действует вся картина. Несколькими простыми линиями художник изобразил добрую, сильную женщину. В натруженных руках, крупных формах ног, в изгибах губ чувствовались страдание и непосильная тяжесть забот. Почему камни вокруг? Она погорелица? Камни не похожи на пепелище. Они вдруг представились мне разбитой судьбой, несбывшейся мечтой. Взгляд упал на мелкие буквы под картиной: «Измученная войной Европа».
– Кто такая Европа? – спросила я у Олеси.
– Это часть материка. Мы тоже в Европе живем.
Значит усталая женщина – это измученная войной страна?! … И по-плыло из глубины памяти:
– Славная осень, морозные ночи,
Ясные тихие дни...
Здорово и просто! И здесь только тонкие карандашные линии. А передо мной – трагедия всей Европы.
Олесе надоело ждать. Она нетерпеливо отвела мою руку, желая показать то, что ей понравилось в картинах. Но я была уже переполнена эмоциями.
–Гений… Он как Некрасов…. Гений…– шептала я.
Мне надо было остаться одной, чтобы не потерять радостное ощуще-ние понимания.
Потом еще много дней я пребывала под впечатлением этой картины. Я просыпалась – она стояла перед глазами, бежала на уроки, а глаза измученной женщины смотрели на меня и просили: «Помоги». Я помнила каждую черточку на рисунке и чувствовала, что если уберу какой-нибудь камень, или как-то иначе наклонюплечо женщины – рисунок потеряет что-то важное.В картине не было ярко выраженного внешнеготрагизма. Он находился внутри нее, как и внутри меня.
ЛЕРМОНТОВ
Что-то долго нет Оли. От скуки перебираю книги деда. Ничего детского. Вдруг на последней полке под справочниками по медицине обнаружила старую, пожелтевшую книжку. Точнее то, что осталось от нее. Полистала. На картинках бравые усатые офицеры, красивые женщины в старинных нарядах. Добралась до первого заголовка: незнакомое слово «Тамань». Прочитала несколько строчек. И уже не могла оторваться. Спокойные, складные как в стихах слова текли неторопливо. Мне немного грустно от них. Но грусть легкая, не рвет сердце, а проникает глубоко.
Лежу на диване и размышляю. Странная книга. Мне просто приятно ее читать, наполняясь музыкой слов. Не важны лица героев. События интересны, но они – не главное.
Моя Лиля из городского детдома любила по воскресеньям слушать по радио сказки. Она считала, что возвращается в раннее детство, потому что в войну не читала книжек. Может и так. У меня по-другому. Мне сказки нравятся из-за того, что я слышу в них мелодию. При этом я переполняюсь такими же приятными ощущениями, какие были от музыки, возникавшей в моей голове еще до школы.
И теперь, когда в квартире никого нет, я беру любимую книжку и по-гружаюсь в счастливое забытье. Вновь и вновь плыву в волнах радости, проникаюсь музыкой, сливающейся с мелодией моей души. Я – в неземном мире чувств. Я растворяюсь в нем. Он не звонкорадостный, а нежный, чарующий, особенный. Не мирской.
МИША
Мишу я сразу приметила: веселый, ласковый. Все у негополучается легко, и неловкости с ним никогда не чувствуешь. Ходит солидно, как ма-ленький мужичок, говорит неторопливо. И думаетпо особенному.