Глаза Володи открыто выражали сомнение по поводу правильности моего поведения.
– Адька не со зла. Он бестолковый и ко всем пристает.
Я раздраженно возразила:
– Пусть понимает, к комуможно приставать, а к кому нельзя. Привыкнет обижать маленьких и вырастет из него гад.
– Ну, так уж и гад, – неуверенно с расстановкой произнес Володя. – Зачем ты стремишься всех разнять, всех защитить, хотя тебя не просят?
– Все должны помогать друг другу, – нашлась я быстро.
– Из-за своего беспокойного характера ты всегда будешь попадать в истории. Я отцу о тебе рассказал, так он знаешь, как мне ответил? «Не за всякого человека надо на амбразуру бросаться».
– Ты бы не защитил маленького?! – вспыхнула я.
– Я не про то. Некоторые могут использовать твою доброту, подставить тебя.
– Как это? – удивилась я.
– У тебя всегда на первом месте желание помочь другому, но ты еще не понимаешь, что бывает потом, когда родители начинают искать виновного.
– А ты понимаешь?
– Не всегда, – уклончиво ответил Володя и нахмурился.
«Наверное, тоже раньше понапрасну «копья ломал»? (Так шутила бабушка Дуня.) – подумала я. Помолчали. Володя заговорил неуверенно и тихо, словно боялся озвучивать что-то очень личное, сердечное:
– Я не смог вчера закончить свою историю. Разволновался. Не понимаю, как случилось, что рассказал самое сокровенное?
– Теперь жалеешь?
– Нет. Мне стало легче.
– Расскажи все до конца, – попросила я мягко.
Володя благодарно улыбнулся. В его лице появилась печальная просветленность. Он опустил затуманенные воспоминаниями глаза и спокойно начал:
– Два года назад у меня снова появился братик. Но не было той радости, как в четыре года. Я во всем помогал маме, много времени проводил с Виталиком, чувствовал себя его защитником, радовалсяуспехам. Но когда ему пошел девятый месяц, я как будто заболел: ходил задумчивый, скованный, подходил к Виталику и подолгу смотрел на него бездумно, как в забытьи. Я совсем извелся страхом за его жизнь. В тот тяжкий день я не отходил от него ни на шаг, даже в школу не пошел с маминого разрешения. Когда приблизился роковой час, я держал маленькие ручки брата в своих руках. Стрелки часов застыли. Последние минуты длились целую вечность. Я был как натянутая струна. Мама стояла рядом. Беда прошла стороной. Виталик улыбался. Я вдруг уткнулся лицом в коленки братика и заплакал.После этого будто заново родился….
Мы сидели на качалке, окруженной зарослями желтой акации, и молчали. За кустами шуршали шины машин вперемешку с дробным цокотом кованых копыт лошадей. Переругивались из-за бельевых веревок соседки.Но все это было вне нас, в другом, взрослом мире ….
Вечером записала в дневнике: 1.Витек, у меня появились настоящие друзья –Валя и Володя. Я представляю себе, что они и твои друзья.
2.Сегодня дядя Гоша рассказал про Александра Матросова. Он, оказывается наш, детдомовский. У него была одна мама – Родина. И он отдал за нее жизнь».
НЕЗНАКОМКА
День остывал малиновым закатом.
Я задумчиво брожу по задворкам нашей улицы. Гляжу на горы строительного мусора, спотыкаюсь о куски старой мебели – ищу удобное место для уединения. Здесь нет суеты, которая в сотне метров отсюда превращает жизнь многих людей в набор из кубиков.Кому, какие достанутся, такая и жизнь будет….На кубиках написано: «Беги туда, делай то, купи это…».И вдруг они рассыпаются. Чем ихскрепляют? Дед Панько говорил, что человеческий мир существует, пока есть любовь. Без нее он погибнет….
Внезапно яркая вспышка заставила меня вздрогнуть. Луч света попал на обломок никелированной спинки кровати, потом, медленно угасая, заскользил по ржавой панцирной сетке и исчез вовсе. Подняла голову. Небо у горизонта испещрено темными, почти черными, красно-оранжевыми и малиновымимазками.