– Я очень люблю папу, а мама его каждый день ругает. То он дров не наколол, то глины не принес. Я понимаю, что ей очень тяжело, ведь у нее и работа, и огород, и мой маленький братик. Но зачем из-за мелочей жизнь друг другу портить? Они даже смеяться последнее время перестали. Я стараюсь больше помогать по дому, но они все равно ссорятся. Мне кажется, главное, чтобы в семье была любовь и радость, а все остальное ерунда. Я переживаю и молчу, – вздохнула Анюта.
– А ты не молчи. Когда у родителей будет хорошее настроение, рас-скажи им о своих переживаниях. Скажи, что любишь их, хочешь видеть счастливыми, – тихо посоветовал дядя Гоша.
– А мне маму больше всего на свете жалко, особенно в праздник, когда она весь день стирает, полы моет, чтобы меньше думать про нашего папу и войну. Она боится, что без дела может с ума сойти от горя. – Катя замолкла, прижавшись к коленке дяди Гоши.
Приглушенно зазвучал и без того низкий голос Володи:
– Хорошего в моей жизни все таки больше. Толькогорькое я чувствую сильнее. Мне тогда былочетыре года. Папа пришел и сказал: «Володя, у тебя теперь есть братик Женечка». Как он выглядел, я не помню, но состояние, с которымтогда жил, мне трудно описать.Хотя у меня появились новые обязанности: качать кроватку, когда Женя плакал, играть с ним – все мне было в радость. В это время я был самым счастливым ребенком на свете. Но все прошло, потому что маму с братиком положили в больницу. День, другой….И вот пришел папа домойи я услышал странные слова: «У тебя больше нет братика». Я не плакал. Я не понимал, что значит его нет…. Но с тех пор не помню, чтобы хоть раз плакал по поводу чьей-то смерти. Я просто не мог этого понять… Я только чувствовал…. И вообще не мог плакать….
В тишине беззвучные струны наших душ дрожали на высоких нотах детских горестей. В огромном царстве ночи, у подъезда слабым светом контрольной лампочки освещался один из миллионов маленьких островков чутких сердец, устремленных к теплу и добру взрослых.Темное небо с яркими звездами висело над нами низко-низко.
– Он на какой-то звезде. Там живут самые счастливые, – тихо сказал дядя Гоша.
Тимка заревел. Володя сорвался с порожка и пропал в темноте.
– Догнать? – спросила Светлана.
– Не надо. Пусть побудет один, а завтра я сам его найду, – ответил дядя Гоша и
добавил:
– Моя очередь рассказывать о детстве.
Еще вздрагивали сердечки, еще теснилась в груди Володина беда, но спокойная размеренная речь дяди Гоши уводила нас в другую эпоху, в другую сложную, но интересную жизнь бывшего батрака-голодранца, одиннадцатого сына в семье героя первой мировой….
Потом дядя Гоша развел нас по квартирам. Мне не спалось. Из окна кухни я
видела, как упершись лбом в перила крыльца, дядя Гоша курил одну папиросу за другой.
ВОЛОДЯ
На следующий день я нырнула в заросли акациии обнаружила на поломанной качалке Володю.
– Привет.
– Привет. А я про тебя думал. Ты очень отличаешься от наших девчонок. Вроде тихая, а на турнике такое выделываешь, что мне страшно за тебя. Когда ребята, желая попугать, неожиданно крикнули из-за угла, ты даже ухом не повела, и пошла дальше, будто ничего не произошло. У тебяжелезные нервы?
– Наоборот. Почему ты следишь за мной? – бросила я Володе недо-вольно.
И получила в ответ несколько смущенное признание:
– Сравниваю с собой. Ты можешь за себя постоять, а я не могу ударить. Но я не трус. Просто боюсь человеку сделать больно или обидеть.
– Ты обидчивый?
– Очень.
– Я тоже, но терплю и вида не показываю, что мне плохо. Не люблю, когда жалеют.
– Почему?
– Начинаю реветь от жалости к себе и от злости, что не могусдержать слез.
– Объясни, зачем ты вчера врезала Адьке?
– Он маленького обижал. Герка не мог себя защитить.