В «Старбаксе» мы оказались первыми посетителями. Кофе был дрянной, не кофе, а помои. Но Эстебан выпил его, как мне показалось, с удовольствием и еще взял к нему печенья, а для меня два желтых банана и небольшой яркий апельсин.
Как выяснилось, Вайоминг находится в полутора часах езды на север от Фэрвью. По федеральным шоссе туда не добраться, но есть неплохая двухполосная дорога, очень тихая – редко когда кто проедет. За все время пути нам встретилось всего несколько фур и два пикапа. В общем, добираться было несложно. Повсюду стояли знаки, предупреждающие о лосях, оленях и медведях, но я никаких животных не видела.
«Ренджровер» хорошо справлялся с путешествием, только верх иногда здорово парусил. Желая обсудить с Эстебаном качества машины, я позволила ей отклониться от курса чуть больше, чем следовало, но он этого даже не заметил.
– Хорошо держит дорогу, – заметила я.
– Угу.
– Центр тяжести высоковат.
– Да?
– Я вижу, у вас вмятина впереди.
– Что?
– В аварию попали, что ли?
– А, так, пустяки.
– Что было‑то?
– Да просто веди, твою мать, Мария, недалеко уже.
Вскоре после пересечения границы штата Эстебан велел свернуть на дорогу, которой пользуются служители парка. Она вела к замерзшему озеру, вокруг высился заснеженный лес.
Мы остановились на небольшой, совершенно пустой стоянке.
– Где это мы? – спросила я.
Эстебан ухмыльнулся.
– Нравится? Идеальное место. Сотрудники Службы национальных парков не бывают здесь со Дня благодарения до конца апреля. Сюда никто не приедет. Подледная рыбалка запрещена: озеро хоть и замерзает, но лед недостаточно прочен, чтобы выдержать человека. Так что место идеальное, – ответил он.
– А мы на рыбалку приехали?
– Нет. Ты что, не слышала? Лед недостаточно прочен. Ходить по нему можно, но для домиков, которые ставят рыболовы, он ненадежен. Будь уверена, тут до конца зимы никто не появится.
– Не понимаю. Тогда что мы‑то тут делаем?
– У нас встреча.
Тут до меня стало доходить.
– Понятно. А с кем?
– С людьми из Саскачевана.
Я хотела расспросить поподробнее, но Эстебан приложил палец к толстым обветренным губам. На этом разговор и закончился.
Через несколько минут стало холодно, и он велел включить двигатель и обогреватель.
Ругая уже жару, Эстебан пытался поймать какую‑нибудь испаноязычную радиостанцию, но горы блокировали прием из Денвера, а в Вайоминге можно было выбирать лишь между песнями об Иисусе в исполнении бездушных белых людей и песнями в исполнении бездушных белых людей об их любовных страданиях.
Незадолго до семи Эстебан выключил радио, развернул машину, вынул ключ и убрал к себе в карман.
– Что происходит? – заволновалась я.
Он достал из бардачка лыжную маску и натянул себе на голову.
– Вы что, вашу мать, делаете?
Он открыл дверь у переднего пассажирского сиденья, пошел к багажнику, вытащил спортивную сумку и охотничий карабин. Потом подошел к дверце у водительского сиденья и поставил сумку мне на колени.
– Слушай меня, Мария, все очень просто. Ты отдаешь им сумку, они дают тебе другую. Нам нет нужды проверять товар, а им нет нужды пересчитывать деньги. Мы все друг другу доверяем. Просто сумка за сумку – и все.
– А почему вы сами не хотите?
– Буду с карабином в лесу, прикрою тебя, – сказал он. – Не беспокойся, я и одной рукой смогу выстрелить. Вот так. Не бери в голову вчерашнее, поверь мне, я не так уж плох.
– Погодите‑ка минутку, мать вашу. Я встречаюсь с вашими ди…
Эстебан нацелил карабин мне в грудь.