– У меня отец был оттуда. И дядя там живет.
Гектор ухмыляется.
– Да, точно. Чудесный город. У меня бабушка оттуда, из Гуантанамо. В семидесятые гостил у нее как‑то раз. Однажды мы поехали на велосипедах в Кайманеру посмотреть на военно‑морскую базу американцев. Никогда там не бывала?
Качаю головой. Даже когда это еще не считалось предосудительным, у меня не возникало желания глазеть на янки в Гуантанамо. Министерство внутренних дел заминировало бухту и окружило базу сотнями солдат. Находились желающие перебежать к американцам, но всех ловили на полдороге. До сих пор проще попытать счастья, добираясь до островов Флорида‑Кис. Но если б я и ездила в Кайманеру, я бы Гектору в этом не призналась. Не хватало еще мне признаться, что я хоть в чем‑то симпатизирую Америке!
Он замедляет шаг. Успокоился. Я перестаю хромать.
Гектор усмехается своим мыслям, наверно, думает о приключениях с девушками во время долгих кошмарных поездок из Сантьяго в Гавану по железной дороге.
– Упала на лестнице, детектив Меркадо?
– Да, сэр. Воры повыкрутили все лампочки на этой…
– Я в детстве в колодец свалился. Ты знаешь?
– Нет, сэр.
– Как думаешь, это ранний признак идиотизма или гениальности?
– Не знаю, сэр.
– Философ Фалес Милетский свалился в колодец, созерцая небеса. Слыхала о таком, детектив?
– Нет.
– Что изучала в колледже?
– У меня было два профилирующих.
– Что именно?
– Английский и русский.
– И нашим и вашим, а? Вот это мне нравится.
– Да нет сэр, у нас выбора не было, приходилось делать что велят…
– Ты когда здесь последний раз гуляла? – прерывает меня Гектор.
– Вчера. Каждое утро здесь прохожу. Я…
– А я нет. Наверно, последний раз ходилздесь год назад. У меня же, знаешь, машина. Новехонький «фольксваген» мексиканской сборки, – говорит Гектор с гордостью.
– Не знала.
– Действительно, откуда тебе знать! – Он вздыхает. – За этот год тут многое изменилось. К худшему. На Кубе всегда все меняется к худшему.
– Да, сэр, – поддакиваю я и тут с ужасом соображаю, что сейчас он пустится излагать мне свою теорию.
– Вот именно. Положение для коренных кубинцев ухудшилось с приходом испанцев, потом ухудшилось с приходом янки, потом еще ухудшилось при диктаторах, потом ухудшилось при сержанте Батиста, потом ухудшилось при Фиделе. И вот увидишь, будет и далее ухудшаться при Рауле и венесуэльцах.
– А после Рауля? – осмеливаюсь я спросить.
– Это при майамистах‑то? – Он глянул на меня, озорно блестя глазами, и вдруг сказал загадочно: – Об этом поговорим через минуту.
Идем вдоль парапета, приближаемся к повороту набережной у крепости. Вдалеке видны форт Сан‑Карлос и трубы нефтеперерабатывающего завода, стоящего в бухте.
Ветер с берега относит дым к Флориде, лежащей в ста пятидесяти километрах к северу отсюда, за этими чистыми водами.
Гектор закуривает сигару, предлагает и мне. Я отказываюсь. Два лета работы на табачных плантациях в рядах организации юных пионеров напрочь избавили меня от желания курить кубинские сигары. Он усаживается на парапет.
– Садись рядом. – Он хлопает ладонью по камню.
Сажусь.
Докурив сигару и не удовлетворив потребность организма в никотине, Гектор лезет в карман поношенного кожаного пиджака за пачкой доминиканских сигарет. Предлагает и мне, на этот раз я не отказываюсь. Он подносит мне зажигалку. Затягиваюсь. Ага, вот оно что! Сигареты на самом деле американские.