Но случалось такое нечасто, потому что их всегда можно было обозвать деревенскими дурочками или, если уж хотелось обидеть посильнее, припомнить, что они
– Да, – ответила я, томно закатывая глаза.
– И мой мужичок, – сказал он, ероша волосы Рики.
– Ну! – недовольно проворчал тот, отталкивая отцовскую руку.
Отец улыбнулся и так пристально на нас посмотрел, что даже больно стало.
– Что? – спросила я.
– Да ничего. – Он покачал головой.
– Перестань.
– Что перестать?
– Перестань так смотреть на меня.
– Ну, ребята, как вам каникулы? Нравятся пока? – Отец сменил тему.
– Мне скучно, тут делать нечего, когда поедем обратно в Гавану? – спросила я.
– У них тут даже телевизора нет, – добавил Рики.
Отец поморщился. На одну лишь секунду его обуяла фамильная ярость Меркадо, но он не позволил ей овладеть собой. Лицо его вдруг сильно покраснело и почти сразу стало обычного цвета. Самообладание победило гнев.
Отец полез в карман. Я было подумала, что за каким‑нибудь подарком, может быть, он даже подарит нам деньги, но он вытащил карманную фляжку. Глотнул из нее и убрал обратно. Вообще он почти не пил, даже пиво покупал редко, так что видеть, как он заливает в себя ром, как какой‑нибудь пьянчужка на улице Сан‑Рафаэль в Гаване, мне было неприятно.
– Да… – вдруг ни с того ни с сего произнес отец, лег на спину, заложил руки за голову и стал рассматривать листву пальмы.
Не понимаю, как это он не заметил там колбаски. Полежав так, отец пробормотал что‑то себе под нос – мне показалось, слова какой‑то песни – и повернулся ко мне:
– Наверно, пора идти в дом. Изабелла пошла за кузинами, пообедаем сегодня пораньше.
– Я еще не хочу есть, – вставил Рики.
Отец пропустил это замечание мимо ушей и посадил брата себе на плечи. Последний раз Рики занимал это почетное место в пятилетнем возрасте. Я взяла папу за руку.
Мы пошли в дом.
Обед. Столовая в доме служащего «Юнайтед фрут компани». Паркетные полы, окна от самого пола, за которыми раскинулись старые кофейные поля. Китайский фарфор, и серебряный половник, и даже люстра, сохранившаяся в доме с двадцатых годов.
Мы переоделись во все лучшее, Рики – в туго накрахмаленную рубашку, я – в черное воскресное платье.
Было по‑прежнему жарко. Электрический вентилятор не работал.
Вокруг стола сидели тетя Изабелла, мама, папа, Рики, я, дядя Артуро, Мария, Хуанита, Дэнни, Хулио и недавно появившаяся маленькая Белла. Мне было завидно, что у Марии и Хуаниты теперь есть сестренка, и я прикидывала, когда мама с папой сделают сестренку и для меня.
Держать прислугу на Кубе запрещено, но у дяди Артуро работали чернокожая женщина‑повариха из деревни по имени Луиза Пердона и девушка из Лас‑Тунас, которая подавала на стол. Тетя Изабелла была знаменита в округе своим неумением готовить, но за столом все делали вид, что обед – дело ее рук.
– Эти плантации восхитительны, – сказала мама.