Мы думали, будет вторжение, а на деле оказалась ложная атака. С тех пор меня никто так не проводил. Никто, и уж, разумеется, не какая‑нибудь мексиканская потаскуха, слишком гордая, чтобы на нас путанить. Чего ты, твою мать, так гордишься? Небось замуж за Джека собралась? Залететь от него надумала? Так или не так, твою мать? Или тебе больше по душе шантаж? И залететь, и шантажировать одновременно?
Другой начищенный кожаный сапог со стуком опускается на подлокотник шезлонга, на котором, сжавшись, сижу я. Шериф скрещивает ноги и сверлит меня взглядом.
Спокойно, говорю я себе. Он ничего точно не знает. Только надеется узнать. Может, что‑то у него на тебя и есть, но вся правда ему неизвестна. Пока.
– Нет ответа? – рычит он.
– Не понимаю, что вы хотите услышать в ответ,
Ничего не говорить. Не отрицать, просто молчать, и все.
Бригс делает глубокий вдох, долгий выдох. Сливки, кофе, табак.
– Так зачем нашей мисс Никто знать о мертвом мексиканце? Ты кто такая, Мария? Шантажистка? Авантюристка? Журналистка под видом уборщицы? Что тебе до этой аварии, сеньорита Икс?
Пальцами в перчатке, как пинцетом, он прищипывает кожу сзади на моей шее и начинает выкручивать.
Боль. Кошмарная боль. Он приподнимает меня с кресла.
– Вот так покрутить, и тебя парализует, – ласково говорит он.
Или это мне только кажется? От боли я его едва слышу.
Пробую ударить его по рукам. Дергаю ногами, кричу:
– Отпустите!
– Говори, сучка, говори, расскажи все. Зачем ходила в авторемонт? Эстебан велел? Что ему надо знать?
Он натягивает кожу так, что у меня искры сыплются из глаз, я начинаю отключаться.
Одна секунда, две, чернота.