«Чекалинский стасовал. Германн снял и поставил свою карту, покрыв ее кипой банковых билетов. Это похоже было на поединок. Глубокое молчание царствовало кругом. Чекалинский стал метать, руки его тряслись. Направо легла дама, налево туз.
Туз выиграл! сказал Германн и открыл свою карту.
Дама ваша убита, сказал ласково Чекалинский»,
Сашка вздрогнул от неожиданности. Вот это да! Проиграл Герман!!!
И тут рядом с ним мелькнул белый силуэт. Матрос секунду оторопело глядел, как призрак княгини скользит по паркету, вскочил, и бегом к портрету. Выскочил на площадку, глядит, рама пустая. Сломать её! К ней бросился Сашка по узкому балкончику.
В караулке прислушались к бряканью флотских башмаков по резному паркету.
Опять, наверное, привидение гуляет, Макеев улыбнулся. Вот Сашка и шумит. Хоть и не верю я в них, но утром всё же доложу на Гороховую. В ВЧК пусть разбираются. Если домзак******** тут будет, не место бродячим княгиням в нём.
Вьюга ударила в окна, на миг белой простыней завесив стёкла. Тут же на Литейном грохнули выстрелы, закричали, завопили.
Окно наотмашь резко растворил Макеев. Летит по проспекту лихач, гонит лошадь. Одним махом промчались мимо дворца сани, в них женщина раскинулась, вот-вот выпадет, болтается безвольно. Увидел только Макеев кровью лицо женское залито. А за лихачом бегут патрули, стреляют на ходу.
Повернулся от окна командир, головой качнул, хотел сказать что-то. Не успел.
Закричали страшно во дворце, потом удар послышался, будто упало что-то и тишина.
На площадке между первым и вторым этажом лежит Сашка, кровью подплывает, не шевелится. Макеев сразу на портрет глянул на месте красавица, опёрлась на креслице, смотрит в сторону задумчиво. Погрозил ей командир револьвером.
Севастьяныча к буржуям сразу отправил. Тот манлихер наперевес и к дверям камеры. А там тоже крик. Буржуи бежать пытаются. Макеев от Сашки вверх по лестнице, только кинул Владимирскому несколько слов.
Дышит матрос! а сам револьвер вытащил из кобуры. Бинты принеси!
Буржуи вопят, руками машут, в двери ломятся. Севастьяныч штыком их пугает, в лица тычет. Макеев сразу пальбу открыл. В потолок три пули всадил.
Как порохом запахло, утихли арестанты. Толстяк генерал вперёд протиснулся, пыхтит.
Вы уж стреляйте нас, как положено, а не режьте втихомолку, хрипит. Буржуи кивают, пытаются что-то сказать, но старый генерал никому не даёт говорить, рявкнул на других «Молчать!».
Ваш брат каторжанин пришёл и надворного советника Кармазинова прикончил, продолжает толстяк.
Макеев рукой с револьвером машет, дорогу себе требует. Расступились арестанты. И точно, лежит на своей койке тот самый плешивый старикашка. Горло вскрыто, кровь лужей на полу.
Оставил командир у дверей Севастьяныча, сам метнулся на улицу. Засвистел, патруль зовёт. Руку поднял. Ладно, вьюга утомилась на время, снег прилёг. Увидали его. Быстро подошли. Те самые, что снежками в окно кидались.
Объяснил им Макеев дело, засвистал от удивления Андрюха, старший патруля.
Зашли во дворец. Сашку в караулку занесли. У него вроде все цело, только побился, когда с балкончика от портрета на площадку кувырнулся.
Зашли во дворец. Сашку в караулку занесли. У него вроде все цело, только побился, когда с балкончика от портрета на площадку кувырнулся.
Плешивого вынесли во двор, койку его с матрасом кровяным туда же вытащили. У дверей камеры троих на часы поставили, остальные в караулке сели. Стали думать, что делать.
Владимирский, приказал Макеев. Телефонируй на Гороховую, доложи, что случилось. Пусть дают указание, как быть.
Пока студент ходил вниз, к телефону, решили посты поставить сдвоенные по дворцу. Один у портрета. И ждать, что из ВЧК прикажут.
Петруха, патрульный, дельную мысль подал. Переговорить надо с буржуями, кто видел, как плешивого резали. И записать всё.
В полиции так делают, говорит Петруха. Я на Лиговке жил, так там всё время или меня допрашивали, или про меня расспрашивали.
Вот и снарядил его Макеев на это занятие. Нашли бумагу, карандаши. А ещё и повезло. Среди буржуев судебный следователь нашёлся, он в молодости уголовные происшествия расследовал, а недавно ещё товарищем обер-прокурора в Сенате служил. Вот и вызвался помочь.
Снова вьюга в окнах мечется, клокочет злой ветер в трубах, заносит снегом окровавленный труп старого революционера во дворе.
Андрюха, послушав Макеева, подошёл к портрету княжескому, да штыком хотел в лицо дамочке ткнуть, чтоб не шлялась, если умерла. Не дал ему Макеев портить картину.
Из караулки Севастьяныч кричит. Сашка очнулся, говорит что-то.
Я ведь улучил минутку, шепчет матрос. Голова обвязана бинтом, руки тоже. Утром на извозчике в госпиталь отвезут. Сейчас пусто на Литейном. После стрельбы умчались все лихачи.
Барыня только мимо проскользила, я к портрету, Сашка морщится, тело ноет. Схватился за раму. Думаю, разломаю, а холстину порву. И никуда блазниле этой не деться. Пропадёт сразу.
Зашёл в караулку Владимирский. Шепчет что-то Макееву. Тот лицом повеселел, хлопнул студента по плечу, молодец парень! И дальше Сашку слушать.
Только я раму начал за угол раздёргивать, как меня кто-то в шею толкнул, сипит матрос. Видно, силы уж кончаются, тяжко ему. Оглянулся, там каторжный стоит. Полбашки обрито, в суконном бушлате, на затылке серая шапка-бескозырка. Я ему по роже заехал. Он покачнулся, в ноги мне упал, под коленками ухватил и через перила бросил. Я только закричал, и всё. Больше ничего не помню.