Еще и как повезло, согласился редактор. Преступник, правда, улизнул. Но это и к лучшему будет о чем порассуждать. Вся область поставлена на ноги! Пожалуй, этот случай не уступит трамвайному.
Крутов подразумевал новость в «Ежедневных фактах», где говорилось о крушении трамвая. Столичная газета лежала на столе, и редактор на ближайшей планерке собирался в назидание сотрудникам зачитать выдержки из нее. Пусть учатся, как надо работать!
Редактор требовал от подчиненных, чтобы газета была достоверным отпечатком дня нынешнего и в то же время указкой в будущее. Он частенько укорял сотрудников за медлительность, надо сказать не всегда справедливо. Оперативности посторомкинским журналистам не занимать. Иной раз соболезнование об умершем в газете появлялось раньше, чем больной отходил в мир иной.
Также на планерке редактор намеревался обсудить с коллегами еще один вопрос. Он хотел в конце последней страницы в самом низу сделать постоянную приписочку: «Мнение редакции не обязательно совпадет с мнением авторов об их гонорарах».
Хлопотна, ох как хлопотна редакторская жизнь! Непросто заполнять пустоты в человеческих головах!
Тут надо бы рассказать, из чего состоит рабочий день первого лица газеты. Не следует упускать такую возможность, ибо сами редакторы о себе никогда не напишут. Глупо надеяться, что кому-то из них из этих добровольных цензоров и красночернильных деспотов придет в голову быть откровенным до конца. Невозможно поверить, что этому ушлому и непотопляемому народцу, танцующему на раскаленной сковородке событии, где новости выстреливают зернами попкорна, захочется упасть на колени и покаянно воскликнуть: «Грешен я! Грешен! Есть и у меня сокровенная тайна».
И речь тут идет вовсе не о так называемом редакционном портфеле, куда отправляются никчемные материалы. Исповедаться надобно о другом о наличии особенного ящика письменного стола потаенной редакторской страсти.
Когда хлопоты окончательно перехватывают горло, а мысли отказываются повиноваться и устраивают в голове коллапс, редактор выдвигает заветный ящик. Затем он откидывается в кресле в предвкушении удовольствия. Словно морфинист, вынимает из ящика заранее припасенную для такого случая рукопись и, закрыв глаза, начинает медленно и с наслаждением рвать ее на мелкие полоски.
Через минуту авария в голове устраняется. Мысли на перекрестке между мозжечком и правым полушарием приходят в движение. На лице появляется улыбка, во взгляде исчезает недавняя затравленность.
Если бы дизайнеры на мебельных фабриках хоть что-то понимали в своем ремесле, то этот ящик они бы с самого начала проектировали в виде гробика. Угодить рукописи туда, все равно, что привязать к ней камень и темной ночью забросить в глубокий пруд. Да-а-а! Незавиден писательский жребий! Но и редакторский не лучше. Хотя, казалось бы, перед редактором стоят всего две задачи где отыскать талантливых авторов и как избавиться от графоманов?
Дверь редакторского кабинета стремительно распахивается. В ее проеме появляется обладатель фигуры, похожей на мешок с картошкой самодовольный и неистребимый местный графоман Степан Сидорович Кутейкин. Красный и потный, в одной руке он мнет шапку, в другой держит портфель неимоверных размеров. Под мышкой растрепанная рукопись. Непогода и многолетние странствия по редакциям напрочь слизали краску с его битых судьбою ботинок.
Нехорошо, Сергей Анатольевич! вместо приветствия говорит Кутейкин.
Вся живописная фигура местного автора от блестящей лысины до ветхозаветной обуви не предвещает ничего хорошего. Она говорит, что явился он вовсе не в редакцию, а, как минимум в столицу поверженного государства для подписания акта о безоговорочной капитуляции. Но редакция не Фили, а Сергей Анатольевич не Кутузов, имеющий возможность пожертвовать Москвой. За редактором только стена в обойных разводах да книжная полка. Припертый к ним, Сергей Анатольевич осторожно интересуется:
Степан Сидорович, что случилось?
Кутейкин бросает рукопись на стол и без приглашения рушится на стул:
Вот! Полюбуйтесь! Обнаружил в мусорном контейнере на вашем дворе!
Только теперь редактор понимает непоправимость содеянного. В измятой бумаге он признает недавний «шедевр» Кутейкина, вопреки заведенному правилу, выброшенный в мусор в неизмельченном виде.
Как она там оказалась?! Вот чудеса! говорит редактор. Он так естественно изображает удивление, что ему могли бы позавидовать Качалов со Щепкиным.
Еще минуту назад в кабинете звучал непринужденный смех. Ответственный секретарь и безответственный хохмач Полунников, желая устроить внеочередной перекур и позабавить коллег, зачитывал избранные места из работ Кутейкина. Но теперь и Полунников приуныл.
Вместе с обнаруженной в мусорнике рукописью Кутейкин кладет на стол свою новую поэму.
Степан Сидорович работает в сапожной мастерской неподалеку от редакции и каждую свободную минутку отдается поэзии.
Портфель Кутейкина в настоящее время расстегнут, и редактор к своему ужасу замечает его стопроцентную укомплектованность. Нет, автор скорее глуп, чем ленив.
Степан Сидорович, видите ли, у нас сегодня очень напряженный день говорит редактор.