Я не могу здесь. Надо куда-то идти, сказала девушка.
Пошли, прогуляемся Только мне надо позвонить на работу, соврать что-нибудь.
Но прогулка вышла недолгой: едва они зашли за угол, как на Ингу бросился огромный пес, до того мирно окроплявший куст на газоне, и только поводок уберег ее от укусов взбесившейся твари, которую еле удерживал тщедушный пенсионер.
Собака! Она говорила «собака!» испуганно сказала Инга, когда пенсионер уволок злобного пса.
Ты о чём? спросил бородач.
Баба Настя сказала «бояться собаки»!
Вот и прекрасно! резюмировал Ганс Андреевич. Значит, собака для тебя этап пройденный. Поехали в лес, предложил бородач. Природа успокаивает. И в лесу злые бобики не бегают
Знахарка баба Настя стоит за углом. К ней подходит черница с полиэтиленовым пакетом в руке. Баба Настя присматривается к женщине. К тебе опять кто-то приходит?
Володя приходит.
Это кто?
Брат двоюродный. Шесть лет назад умер. Но я уже сильно не пугаюсь.
Так с мертвецами год уже дело имеешь. Это как клин клином вышибить. Но ты дня через три ко мне загляни. Володю твоего спровадим куда подальше.
Хорошо, теть Настя.
Принесла?
Ага вот, она подает пакет знахарке. Та заглядывает внутрь, вытаскивает бутылку с темной жидкостью, осмотрев, протягивает чернице ассигнации. Это тот, точно?
Точно. Зовут Иван. Двадцать пять лет. Погиб вчера в аварии на мосту
Часть 5
В лесочке только-только вылез папоротник и его спиралевидные отростки намекали Инге о его мистической славе и невольно отсылали к её собственным кошмарам.
Девушка почти все время молчала, а психиатр, очутившийся в положении, то ли любовника, то ли домашнего мозгоправа, балансировал на тонкой грани между обожанием и профессиональным участием. Хотя, если перевести в проценты обожания было девяносто пять процентов.
Лесочек они прочесали быстро и опять вышли на дорогу. Инга остановилась, во что-то вслушиваясь, спросила, беспокойно озираясь. Ты ничего не слышишь?
Ганс прислушался и ему почудился отдаленный лай. Он вгляделся по направлению звука. Вдали, в глубине распадка в высокой траве то появлялись, то исчезали движущиеся пятна. Опять, и уже совершенно определенно, послышался лай.
Кажется, природотерапия дает осечку, cказал психиатр.
Собака! Она сказала «собака»! Вот они эти собаки! закричала Инга и прижалась к Гансу, дрожа от страха. Врач некстати возбудился и тоже задрожал.
Пятна достигли дороги. Да, это были собаки!
Ганс лихорадочно завертел головой, ища выход.
Бежим туда! крикнул он, указывая вдаль, на кучу навороченной земли, рядом с завалом срубленных деревьев и кустарника.
Они неслись, не чуя под собой ног, подгоняемые нарастающим лаем; продрались сквозь завал, где Ганс на ходу выдернул подходящую дубину, а Инга едва не потеряла свои модные балетки, они взбежали на земляную кручу. За ней была глубокая траншея.
Собак было пять. И если от четырех из них средних размеров дворняг ещё можно было отбиться, то пятая, бежавшая впереди, не оставляла никаких надежд. Это была устрашающих размеров уродливая помесь овчарки и бульдога. Псы оббегали завал, намереваясь достать их сбоку. Инга запищала.
Вниз! крикнул Ганс, и они скатились в траншею. Инга, упав на корточки, закрыла голову руками и запричитала. Ганс с выставленной дубиной защищал яму от прыжка сверху, икрами касаясь вдохновляющего зада девушки, но псы, заходившиеся в злобном лае, лезть в траншею не решались. Мерзкая помесь, возвышавшаяся на краю траншеи, молча разглядывала их красными глазами и изредка рыкала.
Гансу казалось, что тварь вот-вот прыгнет, и, держа дубину наизготовку, сознавал всю безнадежность борьбы с ней в узкой траншее.
И тут где-то грохнуло.
Гибрида ударило вбок и псина, заскулив, перекувыркнулась, и, невидимая из-за бруствера, грузно шмякнулась о землю, вскочила и уковыляла прочь, поскуливая. Дворняг как ветром сдуло.
Послышался конский топот. Над траншеей выросла большая белая лайка, потом лошадь, на ней мужичок с болтающимся за спиной ружьем и бичом в руке. Он был в длинном брезентовом плаще, в треухе и с гитлеровскими усиками, ни дать не взять почтальон Печкин.
Гибрида ударило вбок и псина, заскулив, перекувыркнулась, и, невидимая из-за бруствера, грузно шмякнулась о землю, вскочила и уковыляла прочь, поскуливая. Дворняг как ветром сдуло.
Послышался конский топот. Над траншеей выросла большая белая лайка, потом лошадь, на ней мужичок с болтающимся за спиной ружьем и бичом в руке. Он был в длинном брезентовом плаще, в треухе и с гитлеровскими усиками, ни дать не взять почтальон Печкин.
Печкин присвистнул. Вот это улов! он соскочил с коня, помог выбраться Инге всхлипывающей и еще не пришедшей в себя и Гансу.
А, девчонка-то сильно напугалась, сказал пастух, снял с пояса фляжку, отвинтил крышку, налил и протянул Инге: Пей! От всего лечит!
Не надо! отвела Инга его руку, промокая глаза краем рукава.
Ну, ты, давай! предложил он Гансу.
Содержимое оказалось крепчайшей самогонкой. Печкин сказал, глядя куда-то вдаль. Два года за этой страхолюдиной гонялся. Прошлым летом двух телок у меня зарезала. Неужто опять ушла! он повернул обветренное лицо к Гансу. А, вот чтоб за людьми охотилась, такого не слышал. Наверное, совсем взбесилась.