Лайка пастуха, смирно лежавшая, положив морду на лапы, привстала и зарычала.
Место, Амур! прикрикнул пастух.
Пес, не слушая, прыгнул в траву, что-то схватил, но тот час же отпрянул и заскулил, поджав хвост.
В траве зашуршало, удаляясь.
Какой хреновины ты там напугался, а? Суслик за нос тяпнул, что ли?
Налейте мне тоже, сказала Инга. А, то мне действительно что-то не того.
Вот давно бы так, а то стоишь как неродная. Это бальзам. От всего помогает, приговаривал пастух алкоголик в четвертом поколении поднося Инге импровизированную чарочку. Ну, с закусью у меня туго, уж не обижайся.
А-а! Махнула рукой Инга и опрокинула крышку с самогоном, занюхала заботливо поднесенной коркой хлеба. Первый раз в жизни самогон пью. А повторить можно?
Для такой матрёшки хоть всю фляжку!
Фляжка это слишком.
Насчет фляжки и я погорячился. Даже самая красивая матрешка целой фляжки не стоит.
А вы женоненавистник, сказала девушка.
Скажешь тоже. Это практическое соображение. Фляжка это удовольствие, которое всегда с собой, как сказал один писатель. А матрешка? Не будешь же ее по пастбищам таскать.
Инга окинула его оценивающим взглядом. И не каждая матрешка уступит вам свое пастбище.
Каждая! Каждая! Проверено!
Какой вы самоуверенный неказистый дяденька!
Есть у меня богатство для матрешек. Так что каждая. Вот башку на отрыв даю!
Инга села на корягу у завала, закурила. Поосторожнее со словами, дяденька! сказала девушка. Глаза ее блестели, щеки горели. Инга была пьяна. Печкин на ее слова ухмыльнулся. Эх, ладно, с вами хорошо, да меня телки ждут, пастух нацепил ружье и нетвердо вскарабкался на коня.
А, вы вон туда идите, указал он бичем на падь, там тропинка по сухому. К дороге как раз выйдете.
Инга, тяжело привалившись к Гансову плечу, дремала. Оказывается, красота тоже имеет вес.
Они сидели на лавочке автобусной остановки. Был ровно полдень, но пасмурно и скучно, и дорога была пустынна и скучна. Мимо проехал автобус-катафалк и два автобуса с провожающими в последний путь. Шофер катафалка кивнул Гансу как старому приятелю. Какого хрена!
Так они посидели еще около получаса, но не было ни единой машины, ни такси, ни автобуса, и по дачным тропам не подошло к остановке ни единой души. Ганс оглянулся в сторону пади, откуда они пришли и онемел. Там неспешно брела лошадка с пастухом, за ней бежала собака Амур. На коне сидел пастух без головы. Психиатр отвернулся, пытаясь стряхнуть морок, опять посмотрел назад. Ничего не изменилось безголовый почтальон Печкин понуро ехал на своей лошадке. «Значит, соврал насчет богатства для матрешек» всплыла у Ганса Андреевича мысль и тут пшикнуло почти у самого уха. Он повернулся: прямо перед ним стоял катафалк. Водитель кивком пригласил их в салон.
Неприятное чувство удерживало Ганса, но и отказываться было бы глупо на дороге такая пустыня. Он нежно встряхнул Ингу. Та открыла полупьяные глаза. Что?
Поехали.
Не разбирая, что, да как, она влезла в автобус и плюхнулась на сиденье. Ганс сел рядом. Инга поежилась и открыла глаза. Чем пахнет?
Гансу, подрабатывавшему в студенческие времена в морге, была знакома эта смесь запахов свежеструганной доски, сурика, формалина, а сейчас к нему добавился запах увядших цветов.
Инга обеспокоенно оглянулась и вскрикнула. А, это что?! Девушка вмиг протрезвела. За их спиной, вдоль стенок, тянулось два длинных сиденья,
а посередине стоял низенький постамент, обтянутый кумачом.
Ганс отвернулся, жалея, что влез в этот злополучный автобус, который, между прочим, до сих пор не тронулся.
Там гроб стоял, ответил он понуро.
Я не останусь здесь ни минуты! Пусти меня! Пусти!
Дверь открой! крикну Ганс и заглянул за перегородку водителя. Но там никого не было.
Да откройте же вы! надрывно закричала Инга, уже стучавшая по створкам дверей.
Ганс хотел, было, выругаться на нелепые шутки шофера, но случилось такое, отчего он потерял дар речи: рычаг скоростей переключился сам собой, автобус тронулся, развернулся и, набирая скорость, помчался по дороге.
Инга замолчала и со страхом глядела мимо Ганса на пустоту водительского места. Там что, никого нет?
Она подошла и теперь уже вдвоем завороженно смотрели на руль, манипулирующий автобусом.
Катафалк с ходу влетел в сумерки, тут же сгустившиеся в непроглядную тьму. Сами собой включились фары и свет в салоне, и вслед за этим так грохнуло, что автобус качнуло, металл заскрежетал и стекла посыпались.
Обернувшись, Ганс и Инга оледенели. На прежде пустом постаменте, стоял гроб, а в нем, усыпанный осколками битого стекла лежал мертвец. Его лицо и тело по грудь были прикрыты белым тюлем. В автобусной крыше зияла дыра с зазубринами гнутого металла.
Тюль на груди зашевелилась, приподнялась и две черных руки, выпроставшись, легли на края гроба. Труп медленно приподнялся и сел, роняя пятаки с пустых глазниц и звеня стеклом, осыпающимся с погребального пиджака.
Не надо! Не надо! умоляюще всхлипнула Инга, узнавая в мертвеце Ивана, ноги её подкосились, она рухнула на колени и задом-задом отползла к водительской перегородке.
Труп медленно стянул с головы тюль, с ней вместе упали марля, окровавленная вата и обнажилась пустота надо лбом.