Слова капитана так поразили меня, что на миг заставили забыть о происшедшем.
Что вы хотите этим сказать? пробормотала я растерявшись. Траур до конца жизни? Что что это вы пророчите?
Его лицо было почти свирепым в этот момент, зеленые глаза метали молнии.
Вы статс-дама королевы, но я запрещаю вам драться и повышать на меня голос только потому, что я ненароком задел вашу госпожу. Вы поняли? Он почти крикнул это, и голос у него был сильный, низкий, повелительный; пожалуй, никогда еще я не слышала от него подобного тона. Разве что на корабле, когда капитан де Вильер командовал матросами на мачтах и отмерял наказание плетьми для нерадивых. Поняли вы это? Если нет, вы сейчас видите меня в последний раз.
Черт возьми, начала я задыхаясь, вы ставите мне ультиматумы?
Я привожу в чувство наглую девчонку, которая полагает, что весь свет сошелся клином на ее повелительнице. Он снова повысил голос: Да, я могу повторить, что никого во Франции особо не взволновала смерть сына этой женщины. Ни-ко-го. И виновата в этом только она сама недаром ее назвали мадам Дефицит!
Назвали ваши друзья! яростно огрызнулась я. Я знаю, откуда идут эти выдумки. Из дома в Монруже, где ваш друг Лозен собирает всяких предателей, которые стряпают сплетни о королеве. Ха! Мадам Дефицит! Только безграмотные люди могут поверить, что финансы королевства в расстройстве из-за ее гардероба!
Он схватил меня за подбородок.
Глупая гусыня! О чем это вы рассуждаете? Не лучше ли вам думать о тесьме и кружевах? О фасоне шляпок?
Я в ярости оттолкнула его руку:
Вы мне не муж, чтобы указывать, капитан де Вильер!
Ясное дело, не муж! У вас на самом деле нет мужа. По крайней мере, такого, который был бы способен поставить вас на место.
Благодарение Богу, что вы последний, кому я разрешила бы делать это!
Круто повернувшись, я зашагала по аллее к замку. Сердце у меня колотилось. Ссора с Франсуа, такая крупная, по моему мнению, означала полный разрыв. Финал отношений. Кроме того, мне предстояло объясниться с королевой. С подавленной, несчастной королевой, которая только-только начала приходить в себя! Спрашивается, где во всей этой кутерьме событий отыскать время и навестить, наконец, моего малыша Жанно?!
3
Уму непостижимо: эти канальи избрали своим символом цвета герцога Орлеанского. Клянусь святой Анной Орейской, мадам, я видела своими глазами, что они украшают себя сине-красно-белыми кокардами. А что это, если не знак лакеев Орлеанского дома?10 Именно они одеваются в такие ливреи! И какие еще доказательства нужны для того, чтобы понять, кто все это затеял?
Маргарита аккуратно поставила на поднос чашку с кофе, аккуратно добавила в напиток сливки, щепотку корицы все как я любила, и, подав все это мне, продолжила свою тираду:
А разве можно представить себе вельможу более запятнанного? По Парижу ходят слухи один страшнее другого. Уже ни для кого не секрет, что герцог Орлеанский, устраивая все эти бунты, давно в долгах, и его состояние расстроено. Так вот, чтобы покрыть свои расходы, он рассылает повсюду банды своих головорезов Понизив голос, она добавила: Как говорят, именно он повинен в убийстве мадам Лепуант.
Кто это? спросила я тусклым голосом.
Бедняжка, которая когда-то была любовницей этого ненасытного чудовища! Она жила недалеко отсюда, на улице Шартр. Герцог сам в свое время обеспечил ей хорошую ренту. Двенадцать тысяч ливров в год, по слухам А теперь, прекрасно зная, что она сумела сколотить приличное состояние, подослал к ней ночью грабителей. Ей перерезали горло! И чуть не убили ее племянника Деньги и драгоценности забрали все подчистую. Бриллианты, как водится, герцог переправил в Лондон и там продал, чтобы иметь средства на свои делишки. То есть на бунты!
Каждое слово Маргариты заставляло меня содрогаться. Месяц начался как нельзя более плохо. Я оказалась в Париже в понедельник, 6 июля 1789 года. Столица клокотала, как адский котел, и поразила меня обилием пьяных, одетых в лохмотья, вооруженных людей на улицах. Над многими заставами поднимались клубы дыма: какие-то бродяги поджигали их, чтобы помешать таможенникам взимать пошлины за вино и ром, ввозимые в город. Никто и не думал заниматься обычной будничной работой. Прекратился даже ремонт дорог: каменщики ушли, бросив неубранными груды щебня и брусчатки.
Лавки, дома горожан были закрыты; каждый, у кого были железные ставни, прикрыл ими окна. Все опасались ограблений. Работали только булочные, но вокруг них собирались целые толпы народа в Париже невозможно было достать хлеба, и никто среди простых парижан не понимал, в чем причина голода. Зато в гурьбе людей постоянно рыскали какие-то платные агенты, которые указывали на виновников нехватки продовольствия: это королевский двор, лично король и лично королева!
Прибыв домой, я обнаружила три неприятные вещи. Во-первых, несколько окон в моем особняке были выбиты. Видимо, мое жилище вызывало у кое-кого немалую неприязнь Во-вторых, в отеле дЭнен до сей поры занимал комнату и столовался философ Николя Шамфор. В свое время, зимой, он помогал мне изображать из себя светскую либеральную даму. Тогда-то я, движимая модой, и пригласила его к себе. Шамфор всегда был известен своей склонностью пожить за чужой счет и даже полагал, что оказывает знатным богачам честь, принимая подобные предложения. Уехав в Версаль, я на некоторое время вообще позабыла об этом острослове, ну а теперь теперь, когда ситуация в стране стала такой угрожающей, я бы, конечно, с удовольствием его выгнала. Он проявлял чудеса безтактности, оставаясь у меня так долго. И мне теперь приходилось ломать голову над тем, как удалить его из дома и при этом не приобрести опасного недоброжелателя: Шамфор был злопамятен и мстил своим обидчикам язвительными эпиграммами.