Её везут в больницу. У неё большая шишка на голове и сломана рука. Крови нет. Но самое интересное, что ни голова, ни рука не болят, а болит правая нога, с которой все нормально. Видимых повреждений нет, рентген ничего не показывает.
Так мама ещё какое-то время пробыла в больнице. Гипс сняли, голова тоже прошла, но нога нет. Рентген и другие исследования по-прежнему ничего не показывают, а мама не может встать на эту ногу. Ходить не может.
И ещё она не спала. Ей все время мерещилась эта женщина на мопеде.
Тогда моя тётя, её сестра, пошла к прорицателю.
В храм?
Да, наверное, в храм. Прорицательница это была женщина, хотя обычно они мужчины сказала, что совсем недавно в нашем роду внезапно и как-то очень нехорошо умерла одна женщина (наша дальняя родственница). И теперь она пытается УТАЩИТЬ МАМУ. И потом прорицательница разговаривала также и с этой женщиной, увещевала её, но ничего не добилась. И она тогда развела огонь. И помогло. Всё прекратилось.
А что она жгла?
Жёлтые бумажки.
А что за бумажки? Со словами? С именем мамы? С заклинанием? С молитвой?
Мама этого не говорила Но это было днём, а уже вечером мама встала. И забыла про свою ногу.
И, говорю, она во всё это верит. И есть многие, кто даже и не верят, а просто так делают, на всякий случай. Этого я вообще не понимаю
А как зовут твою маму? спрашиваю я.
У неё три имени. Первое родовое, как фамилия. А второе и третье значат ну. как павлин. Павлин это у нас женского рода птица.
А что это всё-таки были за жёлтые бумажки? я не унимаюсь.
Мы не знаем этого и НИКОГДА НЕ УЗНАЕМ, строго заявляет Чжоу Тье и ведёт своим тоненьким пальчиком по таблице в учебнике. С новыми словами.
Декабрь 2014, ХанчжоуНа вкус и цвет товарищей нет
Почти не рассвело, и во дворе нашего иностранного общежития в такую рань я никого не встретила. И висел над городом то ли дождь, то ли смог. И села я у ворот не на тот автобус. То есть это тоже был третий автобус, тройка, но не для преподавателей, а, видимо, для персонала попроще и погрязнее. Он всегда уходил чуть раньше нашего и вот наконец-то я перепутала. Внутри было полутемно и некоторые сразу заснули. Другие же, чтобы, наоборот, получше проснуться, принялись в полумраке шутить. И так, в каком-то ощущении другой реальности всего два месяца я тут, даже меньше я и приехала в Цзыдинган.
Почти не рассвело, и во дворе нашего иностранного общежития в такую рань я никого не встретила. И висел над городом то ли дождь, то ли смог. И села я у ворот не на тот автобус. То есть это тоже был третий автобус, тройка, но не для преподавателей, а, видимо, для персонала попроще и погрязнее. Он всегда уходил чуть раньше нашего и вот наконец-то я перепутала. Внутри было полутемно и некоторые сразу заснули. Другие же, чтобы, наоборот, получше проснуться, принялись в полумраке шутить. И так, в каком-то ощущении другой реальности всего два месяца я тут, даже меньше я и приехала в Цзыдинган.
В университете тоже было пустынно. Без двух минут пришёл мальчик с глупым лицом и на ужасном английском стал умолять меня, чтобы я разрешила ему заниматься с нами. К счастью, оказалось, что заниматься он хочет английским языком, а не русской литературой. А я поняла, что сижу не в той аудитории и перешла в свою.
Здесь тоже народу было негусто. Пришла только девочка с биофака, вольнослушательница. Мы почитали с ней Евгения Онегина, и я удивилась, как он мало трогает меня. Пребывание за границей это хорошо известно всем, кто эмигрировал или долго живет вне родины обостряет наши подсознательные связи с какими-то основными, коренными вещами. Но в этот раз Пушкин не сработал.
Туман усилился и стал холоднее. Река, хорошо видимая из нашего коридора просто посмотреть за перила галереи обычно гладкая, как стекло, и ярко-зеленая, стала походить на дорожку из глубокого лесного мха.
На второй паре я уже вполне обжила новую реальность. Пришла только одна девочка мы называем их русскими именами, одна только Света пришла, сказала, что остальные пошли регистрироваться на экзамен в магистратуру.
Мы начали заниматься, и в какой-то момент захотелось поделать с ней что-то новое, не по плану. Я вспомнила, что у меня в сумке лежит языковое домино: собери пословицу.
Мы начали вместе вспоминать пословицы по их первым или вторым половинам. Я с удовольствием разъясняла студентке разные лексические и ментальные нюансы, а дойдя до на вкус и цвет товарищей нет я вдруг вспомнила своего дедушку, Зиновия Исааковича, который любил это говорить. Мне представились и «товарищи», которые расходились в разные стороны по дорожкам разного цвета с различными продуктами в руках, как я представляла в детстве.
Дальше больше. Терпенье и труд все перетрут. И эту пословицу тоже использовал дедушка, поощряя нас, когда мы с двоюродным братом учились писать. Мне она тогда казалась, правда, немного неуклюжей, жесткой, возможно, из-за фонетики. А теперь она стала тёплая и домашняя, из-за дедушки.
Дед мой вырос в Белой Церкви, городке недалеко от Киева. Его родным языком был идиш. Иврит он тоже изучал, когда ходил в хедер, с пяти лет. Русский язык дедушка начал учить, когда ему исполнилось пятнадцать. Тогда же он закончил экстерном среднюю школу. Он был всю жизнь благодарен советской власти, давшей ему возможность получить хорошее образование. Затем он учился в военной академии на инженера химической защиты. Выйдя на пенсию, дед, видимо, выбрал дело по душе он работал в издательстве, выпускающем энциклопедии. Мы никогда не замечали, чтобы дедушка ошибался в русском языке, речь его была безупречна, хотя и имела некоторые милые фонетические особенности. Более того, когда его умирающий брат, выписывавший газеты на идише, попросил почитать ему газету, дед не смог: он забыл родной язык.