Вова, серьёзно сказал Мишка, но я, даже не видя его лица в темноте, понял, что он улыбается, ну не нам же, с нашими наглыми бандитскими рожами клянчить хлебушка! Ты ведь парень умный!
И ещё, громко похлопал Вовочку по плечу Андрюха, ты забыл одну деталь: это же ты, а не мы самый ценный член бригады!
Это точно, промямлил вполголоса Вовик, член я, член!
XXXII
В восемь утра нас растолкал Петрович и мало того, что нещадно разметал сладкие вкусные сны, но и ещё разбил вдребезги все наши планы по безболезненному изъятию у населения излишков провианта.
Оказалось, что Литомин, долго и упорно дожидавшийся нашего выхода в эфир, сумел-таки связаться с пристанью Устья и передал телефонограмму, из которой следовало, что мы должны срочно, бросив все работы к чертам собачьим, прибыть в Сокол, откуда нас пошлют неизвестно куда. Вовочку же, как успешно и героически отбывшего практику, нужно посадить на любое плавсредство, чтобы он попал в Вологду, а оттуда в Череповец, где и получит то, что заслужил, в смысле, заработал.
Давайте быстрее, торопил нас Петрович, сейчас толкач пойдёт на Вологду, на нём пацана и отправим.
Толкачами здесь называли огромные буксиры, у которых на носу имелось приспособление, с помощью коего они толкали баржу, упёршись ей в задницу (простите, в корму!).
Вовочка перелез с пристани через борт толкача и повернулся к нам. Лицо его было грустно и вытянуто, а влажные солёные линзы, нависшие на глазах, делали их большими и живыми, и не было в них теперь даже намёка на наивность. Была в этих голубых объективах печаль, но печаль пополам с радостью.
Вова, не забывай, что ты всегда будешь нашим самым ценным членом бригады! крикнул я, когда толкач отвалил от пристани.
Вовочка резко провёл рукой по глазам и замахал ею нам:
Не забуду-у-у-у!
А через час и мы уже загружались на баржу, ту самую, которую накануне разгружали до упадка в организмах всего, что могло упасть.
Когда за поворотом показалась старая баржа, выброшенная на берег, я заметил на ней человеческую фигурку и почему-то сразу понял, что это Катерина.
Прощай, Катенька! крикнул я ей, когда баржи оказались друг напротив друга.
Она же, ничего не отвечая, пристально смотрела на меня, и я увидел, что передо мной не тринадцатилетняя девчонка, а практически взрослая молодая женщина! В её взгляде было что-то такое, что заставило меня замолчать и согнать с лица весёлую улыбку.
До свидания, Серёжа! До свидания через пять лет! не крикнула, а спокойно сказала она и, круто повернувшись, исчезла в чреве баржи
Стальная палуба судна была тёплой от солнышка, хотя и сентябрьского, но ещё по-летнему ласкового. Я валялся, устроив из куска брезента удобное ложе, и барахтался в дрёме, потому что заснуть, как ни старался, не мог. И тому виною была, конечно, Катенька, и её последние слова. Они в меня воткнулись, как ржавый рыболовный крючок, и бередили потрёпанную, зияющую прорехами душу. Но чем больше я размышлял, тем больше путался, и, устав в конце концов, решил, что все те слова мне только послышались ведь и расстояние было велико, и машина теплохода работала слишком шумно. «Нет, это скорее всего глюки!» решил я и стал погружаться в сон, успокоенный и удовлетворённый.
Но, вдруг, что-то стало рассеивать этот мой сладкий и долгожданный сон. Это что-то было голосом нашего шкипера:
твою мать! Васька, уев! А ну, , прыгай за борт на , штопаный!
Резко вскочив на ноги, я увидел, что баржа наша находится совсем рядом с берегом. Потом я увидел шкипера Толика, стоявшего у борта с кувалдой и ломом. А еще я понял, что судно наше стоит, вернее, дрейфует по течению в обратном направлении, а машина молчит, как вор в законе на допросе у следака.
Тем временем Толик бросил лом и кувалду в сторону берега, и они, не долетев метров пяти до суши, благополучно затонули.
Васька, е тебя, колотить! Швартуйся речь Толяна была сочной и красочной, но, увы, приводить её в подлиннике нельзя, а в переводе это будет скучно и бледно!
Васька, невысокий тощий парнишка лет восемнадцати, прыгнул в воду и, отыскав кувалду и лом, принялся первым колотить по второму. Потом намотал конец троса, брошенный Толиком, на этот своеобразный кнехт.
Васька, невысокий тощий парнишка лет восемнадцати, прыгнул в воду и, отыскав кувалду и лом, принялся первым колотить по второму. Потом намотал конец троса, брошенный Толиком, на этот своеобразный кнехт.
Из машинного отделения вылез Сашка-моторист, грязный и уставший, и махнул рукой от плеча к колену:
Приплыли. Откукарекался дизелёк!
Ближе к вечеру мимо нас со скоростью перепившей черепахи прошелестел лопастями «Синоптик», оглашая местность трубным гласом необычайно низкой частоты. За собою он тащил плот метров двадцати в ширину, но зато длиной не меньше полукилометра. Мы часто видели такие плоты здесь, на Сухоне, и всегда испытывали зудящее желание покататься на них. Наконец-то этот долгожданный миг настал!
При помощи лодки, оказавшейся на барже, и Васьки наша поредевшая бригада благополучно перебралась на плот, но поближе к его хвосту, дабы быть подальше от глаз команды «Синоптика».