Ух ты! округлил глаза мужичина.
Пр-рты-фры, пустил пузыри купчина.
Всем титькам титьки! честно брякнул дружина и встал в стойку « товсь!»
Проблема у меня, мужчины, грустно, со слезой, сказала Ругалка.
Говори! Кто обидел?! схватился за меч витязь.
Другой меч здесь нужон, воитель отважный, молвила дéвица и, закрыв чёлкой очи, призналась: Никак понести не могу. Зачать. Не беременею, иху мать. Помогите. А я ручей за это ослобоню.
Ах, ты! засуетился Хома.
Охохошеньки, застрелял глазами по сторонам Фон. А Мина уже был у края кадки и ну титьки усами шекотать! В кадушке чтой-то застучало, заскребло и раз нету кадки. А есть ручей.
Мать честна! схватился за голову купчина.
Ёпть корытом! подпрыгнул мужичина.
У девицы, ниже пупа то ли хвост хрящеватый, то ли лапы когтеватые! Короче, ни ляжки, ни жопки, а сплошная жуть! А дружина не видит, ему и дела нет он титьки шекочет. Схватил Хома уздечки и с конями через ручей. За ним купчина. Перескочили, оглянулись, а воин уже у себя в шароварах рукою шарит. Ищет чего-то.
Как же он её это самое заделат-то? спросил мужик.
Орально, непонятно ответил купец и заорал: Парамон! Мина! Давай сюда!
А тот не слышит, зарылся в титьках, как нос в табаке. Ругалка, ну хохочет, ну, то ли хвостом, то ли лапами, по траве елозит. Раздраконилась!
Чо делать? Не слышит, испугался купец. Мужик вспомнил бабью усладу, как у них на селе стрельцы постоем стояли и скомандовал, так, как их, стрельцов воевода, войско своё от бабьих юбок отрывал:
Рыло! Ур-ра! Бомбардой! Пли!
Спохватился воин, встрепенулся, да в пять прыжков очутился рядом с мужиком и купцом.
Ты сдурел, чо ли? спросил Хома.
Но-но! рассердился на грубость Мина.
Ты не видел, што у ней заместо сраму? не понял Фон.
Не, я до тудова ишо не добрался. Не успел, радостно ответил дружина, глянул назад и обомлел. На берегу сидит девица, спустивши в воду то ли хвост хрящеватый, то ли лапы когтеватые. Ужас, короче. И ругается. Матом. Забористым, злым таким! Отчаянным
Оглядываясь, да озираясь, добрели до первой лужи. Вода чистейшая! Получше, чем в ручье будет. Наверное. Солнышко светит, лошади пьют, кузнечики всякие стрекочут Благодать! Лежат у лужи, портянки сушат.
Напились водицы, теперь бы съесть чего, в звенящий воздух сказал купец.
Верна! Жрать хотца! согласился мужик.
Дружина промолчал. Всё, видать, титьки Ругалкины вспоминал. Успокаивался. А когда успокоился, скомандовал:
Подъём! Дальше идём!
Купец и мужик с пониманием засобирались. Лошади тоже, хотя и без понимания. На широком шаге дотопали до второй лужи, поменьше первой. Вода мутноватая, и вот те раз, солёная. Как огурец. Удивились и пошли дальше. И быстренько третья лужа объявилась. Ещё меньше второй. Мутная такая. И горячая! Только что пар не идёт. Хома встал на карачки, потрогал рукой терпимо. Облизал пальцы: «Щи!!» Фон тоже попробовал: «Точно. Щи!» Мина поверил на слово. И начали было недоумевать, как за спиной раздалось:
Сметана! По ведру на дурня!
Путники оглянулись сзади них стоял тощий, с головой-чашкой, старичок. Редкая бородёнка вся в белом.
Я ей уже обожрался, доверительно сообщил он, и стало понятно, что бородёнка у него в сметане. Как и рубаха, и босые ноги.
А пошто «на дурня»? полюбопытничал купец.
Дык, от доброты! глаза старика смотрели доверчиво: Меня Уполовень кличут.
Уполовень, купчина задумался. Половина, што ли?
Щи, хоть хрен полощи! захихикал старик, неясно от чего.
Полон? звякнул кольчужкой дружина.
Накипь на щах! сообразил мужичина.