О мой Лизандр! Клянусь небом, клянусь тысячью мужских, вечно нарушаемых клятв, в чём мы, женщины, никогда вас не догоним, что завтра ночью там буду! уже веселее воскликнула Гермия.
Вечером Гермия, неожиданно встретив на улице Елену, как обычно приветливо с ней поздоровалась и добавила с улыбкой:
Ты, Елена, как всегда прекрасна!
Зачем так надо мной шутить? неожиданно резко ответила Елена. Это ведь твоя красота покорила Деметрия! Это сиянье твоих глаз для него ярче звёзд, и звук твоего голоса звонче песни жаворонка. Будь я такой же прекрасной, Деметрий всегда был бы со мной. А других мне не надо. Скажи, чем ты его приворожила?
Чем меньше я на него глядела, чем жёстче с ним была, тем больше он в меня влюблялся, ответила Гермия.
А со мной всё наоборот. Чем я была нежнее, тем он был жёстче, вздохнула Елена.
Поверь, я не виновата в том, что он безумен, пожала плечами Гермия.
Да, в этом виновата твоя красота, а мне хотелось бы, чтобы виной тому была моя
Перестань страдать. Я с Деметрием больше не увижусь. Мы с Лизандром будущей ночью встретимся в лесу на поляне, где мы с тобой любили собирать цветы, и покинем Афины навсегда.
Так, уходя, сказала Гермия, а что же Елена? А Елена решила обо всём рассказать Деметрию. «Он, конечно же, тоже пойдёт в лес, и когда убедится, что в моих словах нет лжи, в благодарность за мою преданность снова ко мне вернётся», подумала она.
Тем временем в городе вовсю шли приготовления к свадьбе Тесея и Ипполиты. Готовились к ней певцы, танцоры, гладиаторы. А несколько мастеровых, чтобы угодить герцогу и герцогине, даже решили сыграть для них спектакль.
Я, сказал плотник Пигва, выбрал для постановки пьесу, которая называется «Трагическая комедия об ужасной смерти Пирама и Фисбы».
Превосходная пьеса! Превесёлая! с уверенностью кивнул ткач Основа, хотя пьесы до этого не читал. А кого я буду в ней играть?
Этого самого Пирама и будешь. Ты должен будешь убить себя из-за любви.
Чтобы публика рыдала, и носовые платки не просыхали? обрадовался Основа. Это я могу!
А ты, Дудка, сыграешь Фисбу, обратился Пигва к кузнецу.
Я готов. Только кто он, этот Фисба?
Не он, а она. Бабёнка, из-за которой покончит с собой Пирам.
Ну уж нет, пусть её играет кто-нибудь другой. Брить бороду я не буду.
А ты наденешь маску, и никто твою бороду не увидит. И не спорь. Голос у тебя то-оненький, почти женский! Никто лучше тебя не скажет: «Ах, Пирам, любимый мой! Я твоя, твоя навеки!»
А мне дай чего попроще, попросил столяр Миляга. Голова у меня дырявая. Памяти совсем нет.
И не надо, сказал Пигва. Тебе говорить не придётся. Ты будешь львом. Главное, рычи погромче! Остальным я раздам роли вечером на репетиции. А чтобы никто не пронюхал о нашей затее, мы её устроим в лесу за городом, под столетним дубом, там, где всегда собираемся летом под праздник.
На том мастеровые и порешили.
Глава 2
Лес, куда должны были прийти в эту майскую ночь герои нашего повествования, был необыкновенным, можно даже сказать волшебным. На его полянах под кустами терновника, озарённого призрачным серебристым светом луны, цвели невиданные по красоте фиалки, дикий тмин и маргаритки, подобные которым люди обычно могут увидеть только во сне. Букет из них, перелетая с цветка на цветок и распевая прекрасную песенку, собирала маленькая фея. Она хотела подарить этот букет своей повелительнице-царице эльфов Титании и её пажу ребёнку, похищенному у индийского султана. Когда фея потянулась к новому цветку, чтобы вылить из его чашечки в прозрачный сосуд каплю сладкой росы, которую так любила пить её госпожа, на поляну вылетел лесной дух Пэк.
Здравствуй, Фея! сказал он. Что ты здесь делаешь?
Жду мою царицу Титанию.
Скорей уходи! Сейчас сюда явится её муж лесной царь Оберон! Они в ссоре из-за того, что Титания не хочет отдать ему ребёнка. Им нельзя встречаться, а то вновь поругаются.
Кто ты такой, чтобы мне указывать?
Я его шут по прозвищу Добряк Робин.
Тот самый, что вечно ради смеха пугает прохожих, но если его назовут другом, приносит счастье?
Да-да, это я. Так что ты
Однако Пэк ничего больше не успел сказать, потому что в этот момент на поляну с разных сторон вышли Оберон и Титания, каждый со своей свитой, состоящей из маленьких летучих эльфов. Оберон и Титания тут же принялись друг друга упрекать: Титания мужа за то, что он решил незримо присутствовать на свадьбе Ипполиты, своей бывшей возлюбленной, а Оберон жену за прежнюю её связь с Тезеем.
Ради него, говорил он, ты здесь и появилась.
Из-за наших ссор, наконец не выдержала Титания, всё в мире теперь не так: даже времена года перепутались. Лето часто становится осенью, весна зимой. И от этого плохо всем.
В твоей власти всё изменить, ответил Оберон. Я же прошу у тебя самую малость. Отдай мальчишку. Мне в моих странствиях нужен верный слуга.
Не отдам, и не проси. Он сын моей жрицы, что умерла при его родах. Я полюбила этого ребёнка как собственного сына. А теперь прощай.
После её ухода Оберон был ужасно зол. «Ты, моя дорогая жёнушка, далеко не уйдёшь, думал он. Я отомщу тебе за обиду».
Послушай, Пэк, обратился он к шуту. Слышал ли ты о двух волшебных алых цветках, что растут на далёком западе? Если намазать веки спящего человека соком одного из них, человек, проснувшись, тотчас влюбится в первого встречного. А соком второго можно вернуть человека в прежнее состояние.