Андрей Драгунов - Естественное положение вещей. стихотворения стр 7.

Нет ничего, что можно передать
в наследство, т. е. сохранить на память 
диван, картина, книги и кровать,
промятая  хранимая веками.
Лишь пара стопок списанных страниц 
всё, что в подарок может пригодиться,
в отсутствии знакомых с детства лиц,
если опять чего-то не случится,
не сбудется. В распахнутую дверь
заходит солнце  может, по ошибке 
не разобрав, кто жив ещё теперь,
раздаривая милые улыбки
направо и налево. Меж вещей
осталась пыль и что-то от хозяев,
уехавших куда-то  без затей,
но кто-нибудь, конечно, всё исправит,
всё выправит, сотрёт с комода пыль 
чтоб ни следа от жизни не осталось.
И девочка, которую забыл,
чтоб больше никогда не повстречалась.

Ниоткуда никто, никуда  чтобы просто забыть,
то есть, просто не помнить, как выглядят или зовутся
те, которым до времени вышло  не быть
в перечислении и в сохранившихся лицах,
где-то в альбомах, на выцветших фото уже,
став лишь отметиной, или простой закорючкой
в скорбных тетрадях, что спрятаны на этаже
между вещами, где жил в связи с долгой отлучкой
из этих мест и лишился угла и добра
от самых близких, уже не надеясь на выбор
между немыслимым завтра и вечным вчера,
спрятанным так глубоко, что его и не видно,
как и тебя самого из-за старых вещей 
до неприличия старых и кем-то забытых,
век коротающих свой в тишине этажей
старого дома, живого ещё на открытках.

И даже запись в книге мертвецов
не гарантирует, как грамота, вернуться 
куда-нибудь уже, в конце концов,
где по дороге нужно обернуться
и там остаться, чтобы на века.
Там, где темно и изредка лишь свечи,
горящие, как у вора рука
крадущего, крадущая беспечно
всё, что лежит, покуда впереди
не «светит» клетка или что похуже,
лежащее, как камень на груди,
как груз на шее, что с петлёй потуже
или чего гляди  в затылок дробь 
не уберёг себя  так будь доволен 
и если приберёт тебя Господь 
обрадуйся тому, что там свободен.

Вот снова время новых мудрецов 
какая-нибудь мелочь станет важной,
как что-нибудь на память  от отцов,
из памяти клеёнчато-бумажной,
то есть, расписанной, как буквами листы
после дождя, растекшись между клеток
и за поля, как в школе, что пусты
в такое время. Не боясь отметок,
гуляют школьники, и некуда спешить,
пока не прозвенел звонок от Бога,
чей «колокольный зуммер» заменить
не в силах сторож, ждущий у порога.

Спустя больше года, любимая, слышу твой голос,
мне говорящий, что завтра случится чудо 
вернутся все те, кто были уже знакомы 
лишь отлучились И облако ниоткуда
тоже  туда же, чтобы уже остаться
точкой в пейзаже, размытой слезой и ветром,
где-нибудь между брошенных в поле станций
с правом  не выжить, а как-нибудь оглядеться
между столбами, что бьют по хребту дорогу 
может быть, сжалятся, но, видимо, не удаётся.
И только твой голос, звучащий уже по-другому 
всё, что спасает, и что до конца остаётся.

Вот снова время новых мудрецов 
какая-нибудь мелочь станет важной,
как что-нибудь на память  от отцов,
из памяти клеёнчато-бумажной,
то есть, расписанной, как буквами листы
после дождя, растекшись между клеток
и за поля, как в школе, что пусты
в такое время. Не боясь отметок,
гуляют школьники, и некуда спешить,
пока не прозвенел звонок от Бога,
чей «колокольный зуммер» заменить
не в силах сторож, ждущий у порога.

Спустя больше года, любимая, слышу твой голос,
мне говорящий, что завтра случится чудо 
вернутся все те, кто были уже знакомы 
лишь отлучились И облако ниоткуда
тоже  туда же, чтобы уже остаться
точкой в пейзаже, размытой слезой и ветром,
где-нибудь между брошенных в поле станций
с правом  не выжить, а как-нибудь оглядеться
между столбами, что бьют по хребту дорогу 
может быть, сжалятся, но, видимо, не удаётся.
И только твой голос, звучащий уже по-другому 
всё, что спасает, и что до конца остаётся.

Переехать, что ли, в деревню  растить картошку?
Или капусту квасить в сырых подвалах.
Разливать самогон по бутылкам, пить понемножку,
пропадая в беспамятстве, чего ранее не бывало.
Или, может, лучше вымысел без остатка,
без надежды на лучшее? Чем так страдает память,
зарываясь в прошлое, туда  до времён упадка,
во времена, где всё, что хотел, сбывалось.
Но, увы  развалины лишь  достоянье жизни 
и в глухой деревне, и даже в Москве кабацкой,
но, пока соревнуется птица с полётом мысли 
жизнь не выглядит вовсе совсем дурацкой 
никакой вообще, покуда звучит дыханье,
ровным воздухом перебивая воздух,
нарушая тем самым естественное молчанье,
становясь немного вымыслом тоже.

Прислушиваюсь к тиканью часов,
когда уже за полночь, и соседи
давно все спят, и звук, в конце концов, 
лишь от часов и оттого  длиннее 
в ушную раковину, будто вор в карман,
ощупывая редкие минуты,
как мелочь на проезд, как мой диван 
последнее пристанище, как будто.
И я бы рад не слушать этот звук,
но он не унимается, покуда
за дверью не раздастся первый стук
и не случится утреннее чудо 
я снова пережил и эту ночь 
в который раз не сгинул на диване.
И в следующей как-нибудь помочь
мне сможет мелочь на проезд в кармане.