Они не учили истории,
«Блистая» своей простотой.
И будут дымить крематории
Рабоче-крестьянской мечтой.
Мы словно из Времени выпали.
Нам видится странный мираж:
Кресты на утёсах Галлиполи,
Безерты унылый пейзаж,
Немыслимый век одиночества,
В клинок перекованный плуг
Я ведаю, чем это кончится.
Но я отправляюсь на Юг.
03.09.2011
17.03.09
Я ведаю
Я ведаю, чем это кончится
Антихрист сорвётся с цепи.
Крылатая русская конница
Растает в бескрайней степи.
Мы мечемся в поисках истины,
А истина рядом, мой друг.
И пусть эта жертва бессмысленна,
Но я отправляюсь на Юг.
Туда, где с колами и вилами
Грядёт восемнадцатый год.
Где Белая стая Корнилова
Уходит в Ледовый поход.
Прервать сатанинские оргии
Бок о бок, навстречу беде,
Идут кавалеры «Георгия»
И девочка Софья Боде.
Туда, где в тропической зелени
Закаты под цвет кумача.
Где выход в моря средиземные
Готовил мечтатель Колчак.
А ныне в тельняшке заштопанной,
Не веря в счастливый исход,
В укрытии бухт Севастополя
Стоит всеми преданный Флот.
Так есть в поднебесной обители.
Так будет и впредь, с, est la vie.
Признаться, мне жаль победителей
Они захлебнутся в крови.
Они не учили истории,
«Блистая» своей простотой.
И будут дымить крематории
Рабоче-крестьянской мечтой.
Мы словно из Времени выпали.
Нам видится странный мираж:
Кресты на утёсах Галлиполи,
Безерты унылый пейзаж,
Немыслимый век одиночества,
В клинок перекованный плуг
Я ведаю, чем это кончится.
Но я отправляюсь на Юг.
03.09.2011
Георгию Иванову
Как хрупок этот мир, который,
Пугливо спрятавшись в нору
И окна занавесив шторой,
Ведёт наивную игру!
Мы пьём под звуки фортепьяно
Среди простуженных снегов
И вздрагиваем постоянно
От скрипа собственных шагов.
Подвластна заданному ритму
Волна вальсирующих тел.
И кто-то подбирает рифму
Для слова страшного «расстрел».
Не каждый убедить сумеет
В том (и себя первей всего),
Что это слово не имеет
К нам ровным счётом ничего.
Полна тоскою неизбывной
Певица в траурном манто.
Поэт читает заунывно
Своё блестящее «ничто».
Его лицо как маска в пудре,
Лишь рот кривится в такт речам,
И не расчёсанные кудри
Спадают вяло по плечам.
Невразумительный и странный,
Порой коверкая слова,
Он манит нас за океаны,
На золотые острова.
И нас его призыв уносит
В пределы дальних берегов,
А дым дешёвой папиросы
В туман предутренних лугов.
И экзотические звери
Вдруг мчат на нас во весь опор
Сквозь плотно запертые двери
И складки обветшалых штор.
Вот южный город, солнца полный,
Всегда беспечен, сыт и пьян.
И бьют лазоревые волны
В борта фрегата «Сан-Хуан».
По трапам бегают матросы,
Таская толстые тюки.
Хозяин жёлтый и раскосый
Следит за всем из-под руки.
Что моряку лишь ром да юбка!
Иначе жизнь его пуста.
А ну, прижмись ко мне, голубка!
Иной бродяга даже трубки
Не вынимает изо рта!
В одной руке хмельная кружка,
И зуб акулы на груди,
В другой весёлая подружка,
Таких в порту хоть пруд пруди!
Узлом завязана рубаха,
В такт песне топает нога,
Торчит за поясом наваха
(Видать, моряк не знает страха!),
А в ухе жёлтая серьга.
Здесь нет зимы. Здесь все богаты!
А не богаты не беда!
Здесь потрясающи закаты!
Здесь все твои мечты крылаты,
А твой покой хранит звезда!
Вот папуасы в белых перьях
Вокруг костра пустились в пляс
Вдруг кто-то громко хлопнул дверью
И иллюзорный мир погас.
Опять война, разруха, голод,
Лишений, бед роится сонм,
И леденящий душу холод,
И неуверенность во всём.
Ожесточение без меры,
В душе мышиная возня,
И надоевшие портьеры,
И в них гуляющий сквозняк.
И вьюга за окошком воет,
По крыше ветками шурша
Эх, одеялом с головою
Укрыться б, лечь и не дышать!
Чтоб трубы больше не трубили
«Ура! Вперёд! На бой и труд!»
Чтоб все вас начисто забыли
И кто, и где, и как зовут!
Но вновь поэт читает строки,
Сгущая сумрак голубой,
И вновь бегут по телу токи
И отступает мир жестокий,
И затихает в сердце боль.
Ноябрь 2001
Посвящение восставшим военнопленным в Бадабере
Нам не будет никогда тридцати.
Наши матери не встанут с колен.
От отчаянья не даст им уйти
Безысходное, как стон, слово «плен».
Им не вынести в домах тишины.
Никаким теплом нельзя их согреть.
И уже не разогнуть им спины
До свистящего, как хрип, слова «смерть».
Нас два десятка молодых и сильных,
Но до смерти измученных парней,
Познавших «прелесть» тесноты могильной
В одном из пакистанских лагерей.
Не все, наверно, побывали даже
В атаках, быстротечных и лихих.
Но кто и как сюда попал не важно!
Мы кровью смоем все свои грехи.
А где-то по утрам еще морозы
Тончайшим льдом хрустят на мостовых.
Но в белых рощах тонкие березы
Уже готовят ветви для листвы.
Надежда тот последний свет, который
Тропинку дарит путнику во мгле.
Мгновение и сорваны запоры,
И корчится охранник на земле.
Пусть будет наш парад без предисловий,
Но это будет с музыкой парад!
И вот уж руки, липкие от крови,
Чужой перехватили автомат.
А где-то снова грозы разыгрались.
И хлеба ждет весенняя земля.
И, как ефрейтор, длинноногий аист
Вышагивает важно по полям.
Сейчас не до речей сентиментальных.
Пощады нам не ждать война не спорт.
Уже не будет коек госпитальных,
Не подоспеет краснозвездный борт.
Но есть Москва, есть Ленинград и Волга,
И сердце есть, которое стучит
А «духам» мы запомнимся надолго:
Чему-то ж нас успели научить!