Шутовской бубенчик был,
Шутовской поклон отдал.
Я сегодня Вас любил,
Вас сегодня целовал.
Памятник деду
Я играю в слова
И немного боюсь.
Говори на раз-два:
Ты ведь только не трусь.
Не играя в слова,
Речь лилась как ключом,
Не боли, голова.
Мне опять горячо.
От любви от моей
Мне навязло в зубах,
Магомет на коней
Все садится, Аллах!
Вот и памятник им
По делам по твоим,
Ты пойдешь в ад и в рай,
Ты концы подбирай.
Ты при жизни пойдешь.
Ты, наверно, пиши;
В ад и в рай попадешь;
Дело есть у души.
Вот четыре стиха.
Только первых моих.
Я бегу от греха,
Попадаю я в стих.
Попадаюсь, прости.
«Маяковский и Брик».
Я влюбилась, пусти,
Вот и умер старик,
Бедный дед, белорус,
От Хатыни года.
Я, наверно, боюсь,
Но не знаю, куда
Попаду я сейчас.
И дорожка видней.
«Маяковский» сейчас
Тоже в мире теней.
.
Дед, русак, белорус,
Тоже книжки читал,
Я немного боюсь,
Только час не настал.
Москва
Памятник деду
Я играю в слова
И немного боюсь.
Говори на раз-два:
Ты ведь только не трусь.
Не играя в слова,
Речь лилась как ключом,
Не боли, голова.
Мне опять горячо.
От любви от моей
Мне навязло в зубах,
Магомет на коней
Все садится, Аллах!
Вот и памятник им
По делам по твоим,
Ты пойдешь в ад и в рай,
Ты концы подбирай.
Ты при жизни пойдешь.
Ты, наверно, пиши;
В ад и в рай попадешь;
Дело есть у души.
Вот четыре стиха.
Только первых моих.
Я бегу от греха,
Попадаю я в стих.
Попадаюсь, прости.
«Маяковский и Брик».
Я влюбилась, пусти,
Вот и умер старик,
Бедный дед, белорус,
От Хатыни года.
Я, наверно, боюсь,
Но не знаю, куда
Попаду я сейчас.
И дорожка видней.
«Маяковский» сейчас
Тоже в мире теней.
.
Дед, русак, белорус,
Тоже книжки читал,
Я немного боюсь,
Только час не настал.
Москва
Подай мне, Господи, на бедность,
На крайность нищую мою.
Московских утлые надежды
Стоят у жизни на краю.
Подай мне, Господи, на память,
Я память новую пошью.
В Москве леса стоят колками,
И вся Москва в одну струю
Сливаясь, кружится и вьется,
Везде живой переполох,
И крутятся, и как придется,
Покуда с нами этот Бог.
То на бок, то опять в кулачный
Идет царица мира в бой.
И плачет самый настоящий
Бездомный мальчик, Бог с тобой.
И снова жизнь, и снова нити
Волшебные они прядут.
Москва приходит как родитель
И слезы льет, когда не ждут.
По миру красному, в полмира
И в Вавилон она росла.
От монопольки и кумира
Остались город и крыла.
И Пушкин, Пушкин над Москвою,
Стоит чугунный пьедестал.
О дети, племя! Бог с тобою,
Мне кто-то некогда сказал:
«Укрою, милая, с обидой
Я никогда не отвернусь».
Теряем, милая, из виду,
Как далека «святая Русь»,
От Арктики и до Кавказа,
Среди полярных тех ночей
Оставил, как зеницу глаза,
Здесь стольный Питер сноп лучей.
Москва, Москва царит повсюду
И стелется внизу листва.
Ужель я никогда не буду
Здесь? Как кружится голова!
Прекрасный дождь по листьям стынет.
Москва и Яуза ручьи
С водой большой. Когда покинет
Меня мой друг, как соловьи,
Я старой совлекусь одежды,
Стою одна, как на краю.
Подай мне, Господи, надежды
На безнадежную мою.
«Когда-то я была такой»
Когда-то я была такой:
Ходила с сумочкой почтовой
И ездила на тачке клеевой
С красавцем; к мужу ни ногой.
Когда-то я была другой;
Ходила исподволь за «Маркой»,
Дарила кукол и подарки,
Однако с дурочкой-судьбой
Ходила я почти в обнимку:
Пегас Пегасом, по старинке
Так пишет ручка, и молчит
Машинка старая; кишит
Ошибками статья в работе
Когда-то я была такой:
Редакторство, и на отлете
Опять, за «Красною стрелой»,
То в Петроград, то водку пьете,
Мои красавцы и друзья.
Вот Брежнев умер, быть нельзя,
А надо только выжить; гнете
Вы спину, видимо, не зря,
И Волгодоном потянули
Народу спину те князья,
Что спину вовремя не гнули
Госпоезд
(поэма)
Эпиграф:
Помиловал меня Бог
от дураков-друзей в сорок лет.
Ах, Кресты, Кресты, Кресты,
Все на «вы», а мы на «ты».
Ходят сумасшедшие,
Из дому пришедшие.
Ах, холмы, холмы, холмы,
Все на «ты», а вы на «мы»
Сестры невеселые,
Санитарки квелые.
Пуговки латунные
Радуйся, Подлунная!
В Российской империи
Нету больше Берии,
А в чужой Америке
Сэндвичи и бебехи!
Выступают горделиво
Молодец и леди Дива.
Молодец-то молодец,
«На-ко, скушай голубец!
Накося да выкуси,
У Исуса попроси»,
Нянька говорит ему.
На вопрос мой, почему,
Есть один у них ответ:
Пушкин славный был поэт,
Ну а ты за ним куда?
Я за ним бегу, вода
Утекает в реку Че,
Спит гитара на плече
Мы читали Ал-Коран,
С Библией ходили,
В храме жались по углам,
А не в «Крокодиле».
Надо дотянуться,
Но надо бы пригнуться.
«А Господь-то не простак,
Все Он делает за так»,
Говорят нам в церковке,
А поп сидит на маковке.
Все Он знает наперед,
Мойшу взяли, и вперед:
«Может быть, Он лысый?»
«Нет, Он белобрысый».
Я хожу, смиренный раб,
Звали Евдоксией,
Кольку-нищего, в сто крат
Лучше, попросили
Помолиться за отца,
А он просит: «Ца-ца-ца
Царствие небесное,
Гробики вам тесные».
Будто Ольгой нареклась,
А чертовка завелась:
«Может быть, ты лысая?»
Нет, я белобрысая!..
Я платочек-то носила
Беленький, как Волга,
Все у Бога я просила
(Вырезать недолго
Цензору проклятому,
Если б русопятому)
Как мы папу отпевали
В это воскресение
И блиночки подавали
(Цензору веселие!)
«Не дождаться Мне серег»,
Молвит Богородица.
Вы купили оберег,
А серег не водится!
И-эх!..