Литературно выражаешься, Ваня, по книгам о России и знаешь с отцом мы побеседовали. Он вроде бы вникал. Сославшись на занятость, горячо обнял и лег на кровать. Через минуту мирно похрапывал.
Как слон? А что слон? Мрачный слон в конце времен. Безупречный перегной закрыт облаками. Взглянем фактам в лицо. Упремся же! не рухнем в Мехико плашмя, в корне неверно рассчитывать отыграть дебютный концерт на балконе президентского дворца: на площади перед ним согнанные автоматами зрители, пятиметровые динамики, суматошное поклонение, мы не напрашиваемся на заботу психиатра; субтильный «Эрни» когда-то плавал корабельным врачом, имея на это полное право, его челюсти не сводит злобой, он приверженец японской культуры и специалист по сакэ. И по бренди. И по портвейну.
Беспокойно поглядывая на взмыленных полицейских, Алонсо Эрнандес насвистывал «The idiot wind» Боба Дилана, и, разместив нас в гостинице, гарантировал оплату двухместного номера; расслабьтесь, парни, вас не выселят, неделю я вам оплачу, ну две, я же не миллионер; дайте нам площадку и мы заработаем сами. Изъявив желание совершенствоваться в подрывной утонченности, совершим поворот винта, ослабляя натяжение необратимых вещей: если нет работы, мы берем гитары и направляемся играть на улицу. Спасибо, что увезли из Ханоса. Здесь больше людей, и по закону вероятности нам будут чаще подбрасывать медь, но там мы выступали под крышей, стабильно пополняли карманы; творя несовершенную музыку с проверенным ударником, не покидали любимых родителей, вы ничего не хотите объяснить?
Будучи не в силах обеспечить нашу занятость, Алонсо Эрнандес вел себя неспокойно. Вскакивал, подскакивал, совал визитные карточки неизвестных нам людей, разрешая звонить им в любое время дня и ночи, они контролируют рынок. А я, парни, в загоне и с недавних пор не в авторитете. Доставляя в клубы некачественных товар, я подставлял доверявших мне амиго, вы, парни, просто супер, но меня даже не выслушают, и вас не прослушают, намереваетесь здесь играть? Тогда сторонитесь меня. Здравый смысл в наконечнике. Займите позицию можно, выжидательную. Эрекция не помешает разговору.
Он и лжец, и извращенец, подвижный тритон, сторонник мира, ты предлагаешь нам начать тебя бить? Не кипятитесь, парни. Вы извлечете выгоду из приезда в Мехико. Зная правила борьбы и любви, я все же не смогу заставить вас потворствовать моим безумствам или корячиться на фабрике в интересах третьих лиц, вы бы отваливали мне часть зарплаты, я бы с небрежность принимал, разомлев на перепутье с ножом в ягодице, жизнь меня растоптала. Зло побеждено. Вы готовы записать альбом?
Хлебнув из горлышка текилы, «Эрни» импульсивно слетел по лестнице, криком подозвал такси и быстро пошел пешком. Я туда! И вы давайте за мной! В блочным дом за пальмами.
Непроветриваемая комната, оборудованная Алонсо под студию звукозаписи, располагалась на четвертом этаже.
Загораются лампочки, звенит струна, укушенный пауком задыхается, созванные Эрнандесом безработные музыканты пишут с нами наш первый альбом, заранее радуясь мизерному гонорару, Паша и Ваня. Па-ва. Мы назвали проект «Заблудшая Па-ва», а альбом «Еще одна могила», в него вошло двенадцать песен на русском языке, инженером записи выступил Алонсо, неряшливый мельник в дамской шляпке, он вызывал у нас и такие ассоциации, облизывая свое соленое плечо, потряхивал трещоткой, раздавал указания, измучившись из-за пристрастия к улучшениям, я трижды перепел «Лишний ананас», переписал гитарное соло к «Спальне общих женщин», наотрез отказался укорачивать «Языческое отопление», пульсировавший на басу мулат действительно пытался перейти в иное состояние, Ваня Михайлов обдуманно менял тональности, не предупреждая компаньонов, сколько пальцев, столько и нот, не столько, шестидесятилетний саксофонист ширнулся и шепчет о кайфе употребления ванильного мороженого, исколов себя, Пуэрто умрет титаном самодостаточности, лазутчиком в безликости, кто здесь машинист?
Где он? Я знаю машиниста. Всюду мерещатся похотливые близняшки-неваляшки, дающие суровую оценку не очень очевидным приступам слабости, каждый прошедший день это сгоревшая спичка. Я сижу в кресле, за моей спиной стоит Ваня Михайлов, конструкция несется сквозь затемнение, одинокий всадник преследует нас, перепрыгивая через трупы посвежевших электриков, в неловком молчании мы перевариваем грохот указующего исчезновения, грубые руки с голубыми жилами перебирают куски разорванного херувима; ты, Пав-вел, плохо думаешь о мексиканских людях.
К свету нужно идти в гору.
Я выдуваю пыль из розетки.
Сосредоточившись, запишем «Мудрец Гун Джао всех достал»: в узком гробу я ем яблоко, сладкое яблоко, китайское сладкое яблоко, в Китае сладкая жизнь, ребром ладони рубят головы, лопатой отрубают головы
Записали? Техника не подвела, настроение испорчено, передернув плечами, я безропотно принял восторженный отзыв Эрнандеса, кормившего нас с Ваней неопределенными обещаниями, рискуя быть уволенным, но его не уволишь, не прижмешь и нас, бумаг мы не подписывали, в рабство не продавались, хватит ли решимости вырваться? Безусловно. У «Эрни» дела в Нью-Йорке, и он сам нас отвезет насладиться рукопожатиями в канаве, эпилепсией в сооружениях, жаворонками на бормашине, потрепанными священниками, ставящими Колтрейна выше Паркера, приглашаем заинтересованных лиц оплатить наш проезд.