Вместо занавесок истрепанные чехлы с автомобильных сидений, на оцарапанном животе набухший газовым баллон, ну и рванет, скажешь ты, меня укусила пчела! нет, это ты задела себя концом сигареты, в черном коридоре я посижу, попишу музыку, категорически не желая потеть у дороги с прочими торгашами; купите у меня, я уступлю со скидкой, расхватывайте курительные трубки, индейские реликвии, фирменные костюмы домашней вышивки, заговоренные кальсоны, ношение которых привлечет к вам женщин и отвадит от вас скорпионов, поля сомбреро давят мне на плечи. Подарок Уго, вот я и не снимаю, иначе он обидится; делая рамы для картин, сколачивая по ночам крупные ящики, Милито откладывает молоток, доставая гитару, ты играл или я, я не слышал? Размышляя в моем выщипанном саду, ты считаешь меня незаурядным человеком?
Считаю, Уго. А сам ты считаешь?
Ха! Мне даже смешно об этом задумываться.
Подпрыгивая на месте, будим змей, ужалят ли, не тронут, напряженная интрига, шипение все ближе ко мне, одолжите гоночный велосипед и я разгоню застоявшуюся кровь, взбираясь на холм с самым серьезным видом, стреляйте в меня, придавайте выстрелам общечеловеческое звучание в лихолетье моей живописной юности, не разыскивай меня, отец. Не тревожься обо мне, друг Ваня. Я задержался на извержении вулкана, не выпуская гитару, пытался заснуть с открытыми глазами, меня никто не хватился.
Это я. Для себя. К нам забрели и Ваня, и Уго, кому еще текилы? выбиваясь из графика, спросил Милито.
Отец не откажется, Ване не наливают, слипшаяся туча мошкары переваливается над столом закругленным инопланетным объектом; разбирая по слогам Борхеса в оригинале, я увлечен «Циклическим временем», папа беседует с Уго: адская жара, сеньор Милито, антисанитария, непринужденность, душевные люди, мне у вас комфортно.
Вы, русские, крутой народ. Но и вы ничего, завоевали вот независимость. Нам бы добиться чего-нибудь и в футболе. У вас любят футбол? Разумеется. Сегодня в Мехико важнейший матч, наши играют с Гондурасом. Не ты ли, Уго, мне говорил, что после матча футболисты в душевой предаются групповым извращениям? Не футболисты, а регбисты.
Правда?
Не думаю.
Его душа практически чиста. Дьявол быстрой игры и монстр неторопливых переборов способен удивить моего отца наивными карточными фокусами. Отъехать, нюхнув порошка. Дай ему весло, посади в лодку и через минуту Уго исчезнет за горизонтом, уступая мне славу лучшего гитариста Ханоса. Я совершенствую мастерство, осознавая вечность из непрочных материй, на этот раз удача.
С молодой девушки не встал загнувшихся на ней старик, ее заботливый сутенер, не имевший обыкновения лицемерить на чикагском дне.
Пятна на лице, как ожоги, чуть слева сквозняк, представители экстремистских организаций, увечная охрана отсекает перебравших; мы с Ваней исполняем в клубе «Dog Days» совместную программу с канзасской командой «Туманное прозрение».
Проникнувшийся нашей перепевкой «Hello Mary Lou» Сэмми Гордец предложил нам после концерта своих девочек. Очень любезно, спасибо, но мы на них не заработали, неудобно говорить, язык застревает между зубами; не загружайтесь, ребята, они обслужат вас задаром, ну само собой, мы же рок-звезды. Кичливые, Ванечка, с придурью, отвергая лимузины, поплетемся на станцию в неопубликованных мемуарах Сэмми Гордец написал о нас: русские парни Фист и Хонк показались мне культурными сдержанными чуваками, начинающими сходить с ума, выйдя на сцену. Побольше всего прочего меня цепляли песни со словами, но не с английскими. Ммм мы-мы гла-гла класс. В моем районе Чикаго тогда уже, к сожалению, не слушали ничего, кроме рэпа, не делая исключения и для русских парней. Реальных камикадзе, однозначно понравившихся лично мне.
Отдельные страницы его рукописи передали Ване в Нью-Йорке, где мы будем играть почаще, чем в Чикаго, но пока мы в Ханосе, у нас сияющие лица и долгие репетиции, упорство одолеет нерешительность это нам на руку. Выдергивая сорняки, делим плоды на двоих, они кислят, добавим соли, отгородившись от мексиканских подростков незнанием испанского, мы их обманываем, за непродолжительный период жизни здесь мы научились и понимать, и говорить, Ваня совершенно не контактирует с местными. Разумеется, помимо Уго и Даниэлы.
Я иногда выхожу попинать мяч, объяснясь невнятными жестами и грамотно организуя полузащиту. Матчи проходят на пустыре за продуктовым магазином Эстебана Сантильяса, жаркая погода с кочковатым полем лишают меня возможности отдавать точные передачи, поддерживая высокий темп; обменявшись потными рукопожатиями с партнерами и противниками, я направляюсь к Ване с идеями насчет новых песен о честном неозлобленном соперничестве, выставленном мною в «Наглый Густаво наказан» в превосходной степени, тест на беременность Даниэлы показал, что она не залетела, я не расстроился. А как ты, Ваня?
Я бы не заявлял права на этого ребенка. Будь он моим, меня бы мама убила. Но я бы от него не отказался чтобы обеспечить, пошел бы работать. Из-за регулярности и непосильности ставя на музыке крест.
Нельзя. Послезавтра мы даем первый концерт. На тротуаре у ресторана «Альверде» лежит шляпа, в нее капает мелочь, работа, не работа, но нам нравится, и кое-что сыпется, натыкаясь на пренебрежение прохожих, мы исполнили девять вещей. Я не забыл. Название шести чужих забыл, а три наших помню. «Ты ее преследовал», «Бренность веселости», «Незаметный с наклонностями».