- Я обречен шуршать бумажками, как мыть в пустом закроме, а ты... скажу без преувеличения, герой.
- Ну какой я герой! - Кутай не ожидал таких откровений от человека, как ему казалось, достаточно гонористого, с самомнением. - Мое дело исполнение. Исполнитель я всего-навсего.
- Исполнитель? - Солод погрозил пальцем, прищурился. - Не скромничай! Ты смело идешь в берлогу к зверю и выносишь оттуда содранную шкуру в результате честного поединка.
Кутай не мог сдержаться:
- А кто тебе мешает, черт возьми?
- Сам себе мешаю. - Солод невесело усмехнулся, дрогнула впалая щека. - Телом слаб для подобных экспериментов. Ведь супротив нас выгрозилась мохнатая силища! Пальцы рубят, горло перерезают с абсолютным спокойствием. Удавка для них - аристократизм, наиболее деликатная транспортировка на тот свет. Против них должна встать сила, характер. А я... Помнишь, на стрельбах мои пули почти все летели за молоком, на турнике дважды подтянешься - и дух вон...
Кутай великодушно его успокоил:
- Нет, ты неправ, характер у тебя сильный, Солод! Телом, возможно, слаб, а характер...
- Угадал. Если только подойти к этому вопросу философски.
Кутай попросил не откладывать свидания с задержанным связником.
- Чего торопишься? - спросил Солод.
- Как чего? - сердито воскликнул Кутай. - Ведь его ждет Очерет. Чем дольше будем волынку тянуть, тем опаснее мое появление в его курене... Пойди потом объясни Очерету причину задержки.
- Ты прав, - согласился Солод.
- Как его псевдо?
- Пискун. Весьма неказисто. Фамилия христианская - Стецко. Называешь его по фамилии, становится теплее. Отец - украинец, мать - немка, из колонистов, умерла в тридцать первом году. Отец - перед войной. Словом, круглый сирота.
- И у меня мать умерла в тридцать первом, - сказал Кутай.
- На этом сходство ваших биографий и кончается. Может быть, еще вес совпадет. Сколько ты весишь, Жора?
- При чем тут вес? - Кутай отмахнулся. - Если Очерет смекнет, буду весить на две пули больше. Итак, все данные я попытаюсь установить, не затрудняя вашего брата. А теперь - к Пискуну.
- Только имей в виду - бестия он. Может и на колени рухнуть, чуть ли не сапоги будет лизать, слезу может выдавить и на каждом слове: "Пане зверхныку, пане зверхныку!"
Караульный начальник, сержант с угрюмым лицом и выцветшими бровями, провел Кутая по коридору, имевшему по обеим сторонам несколько дверей, выкрашенных в кирпичный цвет. В конце коридора находилась внушительная дверь с фигурно откованными петлями. За ней их ожидал солдат. Дальше они пошли втроем.
Возле одной из комнат остановились. Караульный начальник, поглядев в "волчий глазок", большим ключом отпер замок, толкнул дверь.
- Приказано не замыкать, товарищ лейтенант! Часовой будет здесь. - И, обратись к солдату, добавил: - Потом, когда кончат, вызовите меня звонком.
Кутай, перешагнув порог, прежде всего увидел окно, забранное решеткой. Лампочка в сетке у потолка. Что ж, предосторожность нелишняя.
При появлении офицера связник Стецко поспешно поднялся. На нем были полотняная рубаха, растоптанные сапоги.
По тому, как он взял руки по швам и расправил плечи, Кутай понял: военный.
- Звание? - спросил Кутай.
- Лейтенант!
- Училище?
- Не кончал, аттестован немецким командованием по службе абвера.
- В Красной Армии служили?
- Да. Рядовым.
- Сдались?
- Попал в плен... Под Проскуровом.
- Были ранены, контужены?
- Нет!
- Так... Добровольно перешли на сторону наших врагов?
- Вынужденный обстоятельствами...
- Какими?
- Разгромом нашей части, - сказал твердо и с напряжением ждал.
- Эту тему развивать не будем. Ни убеждать, ни переубеждать, ни доказывать я не стану. Пришел для откровенной беседы. Я не собираюсь вас запутывать, темнить с вами, да и вам невыгодно...
Стецко кивнул.