В глазах его возникло тревожное любопытство.
- С предварительным дознанием меня познакомили, гражданин Стецко.
Кутай прошел в глубь комнаты, присел на табурет, чтобы дневной свет лучше помогал видеть задержанного.
Впечатление изменилось. Лицо Стецка потеряло черты угрюмости и даже надменности, как показалось вначале. Это был человек, безусловно, уставший, возможно, и надломленный. Труднее всего для истощенной психики неопределенность, и поэтому Кутай решил не тянуть, не играть в прятки.
- Я пришел, Стецко, с единственной целью. - Кутай выдержал паузу: Проверить вашу искренность на деле. Вы обещали помогать нам?
Стецко опустил веки, вяло кивнул. В его воспаленном мозгу пронеслись недавние воспоминания. Голубиное воркование человека с бородкой, полумрак закордонного кабинета, ядовитые наставления прожженного политического дельца: "Идите в темницу с надеждой рано или поздно из нее выйти. Русские не кровожадны..." Что еще шепелявил тогда тщедушный "керивнык", "властитель его тела и духа"? "Советские русские дисциплинированны и утверждены в новой морали..."
Сидевший перед ним человек не русский - украинец. Могли ли аналитические данные, которыми рекомендовал пользоваться Роман... как его... Сигизмундович, относиться и к нему?
Этот офицер пришел отнюдь не с целью перевоспитывать его. Украинскому плебею, как определил Кутая Стецко, наплевать на его перевоспитание. Он человек прямой линии, раб своей задачи. Такой нянчиться не станет.
- Пане офицер, - Стецко сознательно перешел на украинский, - я буду за вас богу молыться, и мои диты, и моя жинка...
Кутай бесцеремонно перебил его:
- За що?
- Колы вы мени життя врятуете... Що од мэнэ треба? - И Стецко, решив использовать свой излюбленный прием, бросился на колени.
- Ну-ка, вставай! - Кутай поднялся. - Ты мне такой не нужен! Встань!
Повелительный голос лейтенанта заставил Стецко вскочить на ноги.
- Передо мной комедии не ломай. Знаю я вас, хитроблудов. Садись!
Стецко сел на койку.
- Твое псевдо - Пискун?
- Пискун, пане офицер.
- Мне пока нужен ответ на один вопрос. Правда ли, что тебя не знают в лицо ни Очерет, ни его окружение?
- Ниц, никто не знает, пан офицер. Все правда, зачем ще раз пытаете? Все свята правда. Могу поклясться перед иконой божьей матери.
Кутай с подозрительным недоумением отыскивал причины удивительного превращения. Несколько минут назад перед ним стоял глубоко спрятавший свои чувства явный враг, человек твердый и вышколенный. Сейчас же... Упал на колени. Бессвязное бормотание. Только наивный, кабинетный работник Солод мог сделать ошибочный вывод. Стецко сумел обвести его вокруг пальца. Конечно, "центральный провод" не послал бы слюнтяя к такому активному боевику, как Очерет.
Надо быть начеку. Нельзя показать, что ты сомневаешься в его словах. Внешне Стецко будто бы расслабился, хотя внутренняя напряженность угадывалась в игре желваков на худых, серых щеках и в опасной настороженности, спрятанной в глубине запавших глаз.
- Жизнь твоя зависит от того, насколько ты будешь правдив, - повторил Кутай, поднимаясь, - и судьба твоей семьи тоже. Если я вернусь, ты будешь жив. Если ты обманул...
Стецко склонил голову и, выдержав томительную паузу, подтвердил:
- Я Очерета не бачив. Могу под клятву. Не бачив. И Катерину не бачив... Вы чули за Катерину, пане офицер?
- Чув.
- Я все показав чисто. Може, вам ще що трэба, пытайтэ!
- Спытаю, Стецко, не зараз. Еще не однажды зайду...
После ухода лейтенанта Стецко прилег на койку, прикрыл глаза скрещенными пальцами рук и пробыл в неподвижности не менее часа.
Опыт подсказывал ему, что лейтенант получил задание проникнуть в курень Очерета. Вопросы важные, и задавались не случайно.
Таким образом, положение осложнялось.