Тут весёлая шобла, мля, гляньте-ка! В стельку пьяные да какая-то голая девка! Девка, ату! Подь сюда! Мля, лови её!!
Первая вскинулась и помчалась прочь, кутаясь в простыню, Алгаритма, по-женски на миг растерявшаяся, а за ней Прохиндей. На Арбате сквозь суматошный заснеженный свет разглядели они незакрытую форточку, пропихнулись в неё и притихли. Выскочившие из-за угла забулдыги переговаривались сквернословя: «Где они? Здесь быть должны Девка-то голая в простыне, сиськи свешивались, мля А другой вроде бы иностранец»
Он нет. Иностранец есть я! высунулась из сумки, куда её сунули, злая взъерошенная ворона. Я буду жаловайт МИД! Дрянной русский бизнес! Я забывайт от удара слова превращаться обратно. Вы нужно нести меня на Калинина в линкольн, где есть мой водитель!»
И, ухахатываясь и поддразнивая Воротилу Финансовича, забулдыги ушли, помышляя при том, что в каком-нибудь цирке за говорящую птицу им дадут рублей сто или двести: хватит на очень хорошую выпивку.
Прохиндей, застонав, рухнул в кресло, что было здесь в комнате. Международный скандал! Я соучастник Матушки-светы!
Молчите, заметила ведьма, пришедшая в колдовское своё состояние, и Прохиндей, посмотрев, увидал белый ком в прядях чёрных волос. Продадут вашу птицу вы слышали в цирк, ничего с ней не сделают.
Я наслышан о вас я пошёл. Прохиндей вспрыгнул на подоконник, влез в форточку первой рамы, застрял и стал звать громко милицию. Алгаритма немедленно отвела створку рамы вовнутрь, захлопнула внешнюю форточку, через которую они оба пролезли минут пять назад без труда. Прохиндей, осознав, что старается зря, замолчал.
Молодец. Что кричать? подытожила Алгаритма. Я ведь могу вылезти в скважину и уйти, а вот вас здесь застанут инкриминируют ограбление. До семи лет по статье сто шестьдесят, кажется.
Боже мой!.. У меня планы! Вытащите меня отсюда! Пожалуйста!
Вы там крепко засели. Без колдовства я вас не вытащу, только ногти сломаю. Она показала их, длинные, синие, и Прохиндей содрогнулся от ужаса. Вам же лучше висеть там до завтра, а завтра хозяева этой комнаты посмеются и выпустят вас.
Где мы? залопотал Прохиндей и подрыгал ногами.
Мы? Впрочем, я лишь пока. Но, возможно, останусь, я всё равно опоздала на шабаш Мы в альманахе «Ква-ква», а конкретно в отделе поэзии.
Угодил-то! вскричал Прохиндей и забился всем телом. Потом он обмяк и заплакал. В мои сорок лет здесь торчать! Как затычка! И дожидаться, когда придут эти писаки и пропечатают!
Не пропечатает вас никто. Алгаритма, пройдя, вытащила из шкафа папку-вторую и кинула их на стол говоря: И берёзонька вó поле Гуденье завода с душой в унисон Помнится время суровой годины Папки всё плюхались и выплёскивали в Прохиндея здоровый и действенный оптимизм, временами по-рыцарски уступающий место восторгам, печалям, а также волнениям ищущих настоящей любви дам и терзаниям молодых и талантливых заместителей очень отсталых начальников. Грохотали заводы, пахались поля, и наполненные метро уносили людей на работы, отмеченные борьбой мнений, конфликтами и страстями на почве отстаивания идеалов марксизма и ленинизма. А чтоб торчал человек в форточке или какой-нибудь там нач. Бюро потерял нос этого не было.
Это ведь не реальность, следовательно, не возбуждает эмоций, следовательно, и не нужно, закончила Алгаритма.
Хватит в меня этим брызгать! вскричал Прохиндей. Я с вороной и с вами страхов перетерпел, а оказывается, это всё не реальность! Тогда почему я торчу в этой форточке, а вы брызгаете в меня чем-то из этих папок, не знаю как звать вас.
Ивановна. Алгаритма Ивановна.
Так по мне, продолжал Прохиндей, лучше жить в той их реальности и не терпеть всяких ужасов, чем вот так мучиться в нереальности, о какой, слава богу, не пишут. Я скромный официант и
Ах, вот оно что! прервала ведьма, складывая папки в шкаф. Вот оно что. Мы до бога уже добрались, скромный официант? Думаешь, тебя трудно понять? Ты не скромный официант, а вонючий неосвежёванный хряк, и сейчас я тебя подпалю на хорошем огне.
Прохиндей ощутил дурноту и подвигал ботинками. А Алгаритма Ивановна, да вы что? У меня паспорт есть
Одним брюхом живёт, а туда же, на бога замахивается. Она рухнула, раздражённая, в кресло и закурила. А ну, скромник, хрюкни.
Пожалуйста. Хрю! произнёс Прохиндей. Хрю, Алгаритма Ивановна. Люди разные. Вы вот летаете на метле, кто-то там на заводе работает, я по способностям официант, хрю и хрю Говорил он ещё полчаса, полагая, что доводы выставляет в защиту свою убедительные. Вдруг она, странно вытянувшись, отвела створку рамы. Он, ткнувшись в стекло внешней форточки, замолчал.
Пожалуйста. Хрю! произнёс Прохиндей. Хрю, Алгаритма Ивановна. Люди разные. Вы вот летаете на метле, кто-то там на заводе работает, я по способностям официант, хрю и хрю Говорил он ещё полчаса, полагая, что доводы выставляет в защиту свою убедительные. Вдруг она, странно вытянувшись, отвела створку рамы. Он, ткнувшись в стекло внешней форточки, замолчал.
Ведьма быстро заснула, а утром, серым, туманным и зябким, с первым щёлком замка пробудилась и молча рассматривала человека, кой вдруг вошёл. Плотно сбитый, живой, тот, должно быть, держал свою руку на пульсе эпохи и, по всему, мог рассказывать популярнейшую поэму «Гул времени» наизусть и в обратном порядке, выбрасывая на ударных словах кулак вверх, оттого, видно, был на виду у начальства и вид имел бодрый, уверенный. И ещё он всех видел насквозь.