О Боя́не, солови́ю стара́го времени!
Абы ты сиа́ плъкы́ ущекота́лъ,
скача, сла́вию, по мыслену древу,
лета́я умо́мъ подъ о́блакы.
Свивая славы оба́полы сего́ времени!
Ри́ща въ тропу́ Троя́ню чре́съ поля́ на горы.
Пе́ти бы́ло пе́снь И́гореви
того́ вну́ку:
«Не буря соколы занесе́ чре́зъ поля́ широ́кая
Галицы стады́ бежать къ Дону великому»
Чи ли въспети было, вещеи Бояне,
Велесовь внуче:
«Комо́ни ржуть за Сулою
звени́ть слава въ Кыеве?»
Трубы́ трубя́ть въ Нове́граде́,
стоять стязи́ въ Путивле́
Игорь жде тъ мила брата Всеволода.
И рече́ ему буй туръ Всеволодъ:
«Оди́нъ бра́тъ, оди́нъ све́тъ светлый ты, Игорю!
Оба́ есве́ Святъсла́вличя!
Седлай, бра́те, свои́ бръ́зыи комо́ни,
а мои́ ти́ гото́ви,
осе́длани у Ку́рська напереди.
А мои́ ти куряни сведо́ми къ́мети:
подъ трубами по́вити,
подъ шеломы възлеле́яни,
конець копия́ въскръ́млени,
пути и́мь ве́доми,
яру́гы имь зна́еми,
луци у ни́хъ напря́жени,
ту́ли отво́рени,
сабли изъо́стрени.
Сами́ ска́чють, а́кы се́рыи влъ́ци въ поле,
и́щучи себе́ чти, а князю славе».
Тогда Игорь възре́ на светлое солнце
и виде отъ него тьмою вся своя́ воя прикрыты.
И рече Игорь къ дружи́не свое́и:
«Бра́тие и дружи́но!
Лу́це жъ бы потя́ту бы́ти,
неже полонену быти.
А вся́демъ, братие, на свои бръ́зыя комо́ни,
да позри́мъ си́него Дону».
Спа́лъ князю у́мь похоти,
и жалость ему́ знамение заступи́,
искусити Дону вели́каго.
«Хощу́, борече, копие́ приломи́ти
конець по́ля Полове́цкаго!
Съ вами, ру́сици,
хощу́ главу́ свою́ приложи́ти,
а лю́бо испи́ти шело́момь До́ну».
Тогда́ въступи́ Игорь кня́зь въ зла́тъ стре́мень
и пое́ха по чистому полю.
Солнце ему́ тъмою путь заступаше;
нощь сто́нущи ему грозою пти́чь убуди́;
сви́стъ звери́нъ въста́ зби́
ди́въ кли́четъ връ́ху древа,
вели́тъ послу́шати земли́ незна́еме:
Влъ́зе,
и Помо́рию,
и Посу́лию,
и Су́рожу,
и Корсуню́,
и тебе́, Тьмуторока́ньскый блъ́ванъ!
А половци не готовами дорогами
побего́ша къ До́ну вели́кому,
крыча́тъ телегы полу́нощы,
рци лебеди роспу́щени.
Игорь къ До́ну во́и веде́тъ!
Уже́ бо беды его пасе́ть пти́ць по до́бию;
влъ́ци грозу́ въсро́жатъ по яру́гамъ;
орли́ кле́котомъ на кости звери зову́тъ;
лиси́ци бре́шутъ на чръле́ныя щиты́.
О Руская земле, уже за шеломянемъ еси!
Длъ́го ночь мръ́кнетъ.
Заря́ све́тъ запала́.
Мъгла́ поля́ покрыла.
Ще́котъ сла́вии успе́.
Го́воръ га́личь убуди́.
Ру́сичи вели́кая поля́ чрьле́ными щиты́ прегороди́ша,
и́щучи себе чти́, а князю славы.
Съ зара́ния въ пяткъ
потопта́ша пога́ныя плъкы́ полове́цкыя,
и рассу́шаясь стре́лами по по́лю,
помча́ша кра́сныя девкы полове́цкыя,
а съ ни́ми зла́то,
и па́волокы,
и драгы́я оксами́ты.
Орьтъмами,
и япончицами,
и кожухы́
начашя мосты́ мости́ти по боло́томъ
и гря́зивымъ место́мъ,
и вся́кыми узо́рочьи полове́цкыми.
Чрь́ленъ стя́гъ,
бела хорю́говь,
чрь́лена чо́лка,
сре́брено стру́жие
храброму Святъсла́вличю!
Дре́млетъ въ по́ле О́льгово хоро́брое гнездо́.
Далече залетело!
Не́ было оно́ оби́де порождено,
ни соколу,
ни кречету,
ни тебе́, чръ́ный во́ронъ,
поганый половчи́не!
Гзакъ бежи́тъ се́рымъ влъкомъ,
Конча́къ, ему́ сле́дъ, пра́вить къ До́ну вели́кому.
Друга́го дни́ ве́лми ра́но
крова́выя зо́ри све́тъ поведа́ютъ:
чръ́ныя ту́чя съ мо́ря иду́тъ,
хотя́тъ прикры́ти 4 со́лнца,
а въ ни́хъ трепе́щуть си́нии млъ́нии.
Бы́ти гро́му вели́кому!
Итти́ дождю́ стре́лами съ До́ну вели́каго!
Ту ся копие́мъ прилама́ти,
ту ся са́блямъ потручя́ти
о шеломы полове́цкыя,
на реце́ на Каяле,
у Дону вели́каго!
О Ру́ская земле, уже́ не шеломя́немъ еси́!
Се ветри, Стрибо́жи вну́ци, ве́ютъ съ моря стрела́ми
на хра́брыя плъкы Игоревы.
земля́ ту́тнетъ,
ре́кы мутно теку́ть.
По́роси поля́ прикрыва́ютъ.
Стя́зи глаго́лютъ:
по́ловци иду́ть отъ До́на, и отъ мо́ря,
и о́тъ все́хъ стра́нъ ру́скыя плъкы́ оступи́ша.
Дети бе́сови кли́комъ поля́ прегороди́ша,
а хра́брии ру́сици прегради́ша чръле́ными щиты́.
Яръ туре Всеволоде!
Стоиши на боро́ни,
пры́щеши на вои стрелами,
гре́млеши о шеломы мечи́ харалу́жными!
Ка́мо, ту́ръ, поскачя́ше,
свои́мъ златы́мъ шело́момъ посве́чивая,
тамо лежа́тъ пога́ныя го́ловы полове́цкыя.
Поске́паны саблями калеными шеломы ова́рьскыя,
о́тъ тебе́ яръ ту́ре Все́володе!
Ка́я раны, дорога́ бра́тие?
Забы́въ чти́ и живота́,
и града Чръни́гова о́тня зла́та стола́!
И своя милыя хоти́, кра́сныя Глебовны
свычая и обычая.
Были ве́чи Троя́ни,
минула лета Ярославля;
были плъци́ Олговы,
Ольга Святьсла́вличя.
Тъ́и бо Оле́гъ мече́мъ крамо́лу кова́ше
и стрелы по земле́ се́яше.
Ступае́тъ въ зла́тъ стре́мень въ граде Тьмуторока́не,
то́и же зво́нъ слыша давный великый
Ярославь сынъ Всеволожь,
а Влади́миръ по вся у́тра уши заклада́ше въ Черни́гове.
Бори́са же Вячесла́влича слава на су́дъ приведе́
и на Ка́нину зеле́ну паполо́му по́стла
за оби́ду О́лгову,
храбра и млада князя.
Съ то́я же Ка́нины Святоплъ́кь повеле́ я́ти отца́ своего́
ме́ждю уго́рьскими инохо́дьцы
ко святе́й Софии, къ Киеву.
Тогда́, при О́лзе Горисла́вличи,
се́яшется и растя́шеть усо́бицами,
погиба́шеть жизнь Даждьбо́жа внука;
въ княжихъ крамолахъ веци человекомь скратишась.
Тогда по Руской земли ретко рата́еве кика́хуть,
нъ часто вра́ни грая́хуть,
тру́пиа себе де́ляче,
а га́лици свою речь говоря́хуть,
хотять полетети на уе́дие.