Приплыли!
Возникает логичный вопрос:
А зачем так делать?
Как говорится:
Очень хороший вопрос!
Зачем Шекспир рассказывает о движении по звездам, когда можно было ехать на лошади, по суху?
Разница есть. Это другой взгляд на мир.
Первое, обычное представление о мире это:
Италия, в ней есть два города, расположенные внутри полуострова, не у моря. Переместиться из одного такого города в другой можно только по суше. Плыть никак не получится. И это правда.
Вроде бы все очевидно, Шекспир в очередной раз ошибся. Не в курсе был, что без знаний карты нет науки географии.
Но есть и другой взгляд на мир. И он правдивее первого. Это взгляд на мир с позиции Теории Относительности Эйнштейна. Правда, тогда еще этой Теории не было. Но Новый Мир уже существовал. Мир, в который включен человек. Человек в зрительном зале!
Именно об этом мире и рассказывает Шекспир. О мире, как он сказал, где:
Весь мир театр. А люди в нем актеры.
Почему так? Потому что это:
Плавание по звездам, видно только из зрительного зала. Только в театре. В театре, где мир разделен на две части. На сцену и на зрительный зал. Так-то, на сцене, этот корабль вообще стоит на месте.
Кто-то может сказать, что это второе представление о мире не реально. А реально первое представление о мире. Которое можно назвать:
Взглядом из окна.
А второй взгляд на мир это так, только спектакль.
И это будет очевидной ошибкой. Ибо:
Мы и смотрим спектакль! По-другому мир увидеть нельзя.
Почему же в жизни мы не видим этого театра? Мы не видим Автор видит.
Зритель ведь тоже не видит, что он участник пьесы. И поэтому говорит, когда Два Веронца плывут из Милана в Верону:
Шекспир сделал очередной ляп. Он не знал географии.
А оказывается, он знал Теорию Относительности.
Дело не просто в правоте Шекспира. Но он нам рассказывает о мире, который возник после Воскресения Иисуса Христа. О мире, в котором существует:
Вера.
Американцы, когда правильно ответят на вопрос, говорят:
Спасибо, папе, маме, бабушке, дедушке, соседу. Так и Сильвио поблагодарил за подсказку ведущего одной из группировок умников.
И солдат спел со ступенек универмага эту песню про Теорию Относительности и про театр. И и не вернулся назад. Точнее, вернулся, но не совсем туда, откуда прыгал в колодец. Он оказался в поезде, который уже подходил к станции.
Нм, я опять здесь. Опять в этом городе. Солдат вернулся в город, откуда начал свой путь. Вернуться назад? Но он вспомнил ребят с колами, цепями и пассатижами и решил:
Нет, возвращаться не буду. Он посмотрел в сумку. Золотой гребень и серебряная чашка были здесь. А вот изумрудной ложки не было. Сумку ему подарила девушка, которая раздавала листки с рекламой.
Вы хорошо пели, сказала она. Вот бонус от производителя. И протянула эту синюю сумку.
Нет, это была не Ира, не Таня и не Галя.
При виде огней ресторана захотелось есть. Но ни в карманах, ни в сумке денег не было. Да и откуда им взяться?
Чудес не бывает, сказал Сильвио и постучал в дверь. Выглянул швейцар, посмотрел по сторонам и сказал:
При виде огней ресторана захотелось есть. Но ни в карманах, ни в сумке денег не было. Да и откуда им взяться?
Чудес не бывает, сказал Сильвио и постучал в дверь. Выглянул швейцар, посмотрел по сторонам и сказал:
Солдат-то здесь, в общем-то, не бывает. Сюда ходят только офицеры.
Глава третья
Надень мой пиджак, сказал швейцар. Он завел солдата в гардероб, где у него был свой угол. Иди, поешь. А то, я вижу, быка готов проглотить. Я, между прочим, тоже когда-то служил. И добавил: В заградотряде. Че, испугался? Небось, я тебя выпущу. Давай, боец, иди ужинай.
Дед не спросил, а солдат забыл, что у него нет денег. От голода обо всем забываешь.
Он сел с краю и заказал бифштекс с луком и жареной картошкой. Он хотел сказать, что картошки надо две порции:
Если можно? Но постеснялся.
Далее, водка не убывает, а за еду берут втридорога. Ибо: нет ложки.
Сколько ты сказал тебе водки? спросила официантка.
Раньше она работала на офицеров в Германии. Имеется в виду на русских офицеров. И могла сходу определить, сколько у клиента денег. Вплоть до рубля. И всегда знала, сколько и чего можно принести этому офицеру, чтобы осталось на чай. Ну, как минимум три рубля. Пять, или даже десять рублей, она брала только с тех, кто широко гулял. И, следовательно, сам хотел давать чаевые направо и налево. Вот налево она никогда не давала ходу деньгам своего клиента. Бывало, какой-нибудь старлей так разгуляется, что дает:
На шоколадку, проходящей мимо молоденькой официантке. Не ей, которая добросовестно на него пашет целый вечер, как дура, а посторонней бляди. Тогда она без зазрения совести добавляет ему в счет:
Тоже шоколадку, а ей выливает за шиворот недоеденную клиентом солянку. Но не в зале, конечно, а перед раздачей, у кассового аппарата.
Ай! Что это?
Суп. С меня суп, а десерт у тебя есть. Вот такой простой диалог. Заканчивался он двумя словами:
Сука!
Блядь! Или в обратном порядке.
Сколько у него денег? сказала Ин так звали эту проницательную официанту самой себе. Но та девушка, которой она недавно вылила за шиворот полтарелки супа, подумала, что Ин обращается к ней, и спросила: